Дмитрий скреплял разошедшийся шов крупными стежками, размышляя при этом, что, будь он дома, попросил бы заштопать Стешку. Хорошо относившаяся к нему девушка ни за что бы ни отказала и исправила прореху куда быстрее и аккуратнее. К тому же, наверное, ещё бы и постирала. Подумав об этом, он невольно вспомнил свой приход в дом, когда дочка Акима Степановича стирала и он застал её в мокрой сорочке на голое тело. Странно, на воле его куда больше привлекли пышные формы служанки Барановских — Глафиры — или крепко сбитой хохотушки Аксиньи, но в заключении мысли его все чаще возвращались к дочери хозяина квартиры.
— Слезай, дядя! — раздался совсем рядом чей-то голос, но замечтавшийся Будищев не сразу понял, что обращаются к нему.
— Слезай, говорю! — повторил новичок уже с угрозой.
Это была его вторая ошибка. Обычно местные уголовники, когда пытались что-то отжать у сокамерников, говорили подчеркнуто любезно, можно даже сказать — приторно вежливо. Так что этим он сразу продемонстрировал всем заинтересованным лицам свою неопытность.
Первая ошибка заключалась в том, что он вообще неправильно выбрал жертву.
Раздосадованный тем, как бесцеремонно прервали его воспоминания, Будищев, ни слова не говоря, встал со своего места и коротко без замаха ударил наехавшего на него новичка под дых, а когда тот согнулся от боли и неожиданности, резко добавил коленом в лицо, мгновенно отправив противника в нокаут. Стоя над поверженным врагом, Дмитрий даже хотел его немного попинать, однако, приглядевшись, счел это излишним. У новичка был явно сломан нос, залито кровью лицо и вообще, выглядел он настолько жалко, что желание бить его быстро улетучилось.
Неожиданный интерес к пострадавшему проявили блатные. Едва Будищев вернулся на своё место, к продолжавшему лежать парню подошли двое подручных Кота и, подхватив его под руки, утащили к авторитету. Там ему дали умыться, оказали, как могли, первую помощь, и принялись расспрашивать. Судя по всему, рассказ незадачливого молодого человека пришелся по душе главе местного преступного мира и избитому выделили место, подвинув какого-то мужичка. Впрочем, Дмитрий этого уже не видел, поскольку его имя снова выкрикнул заглянувший к ним в камеру хожалый. Делать было нечего, и гальванёр двинулся на выход, подумав, что идёт на встречу с дознавателем, но, как оказалось, к нему пришел адвокат, присланный Владимиром Барановским.
В последнее время Люси Штиглиц была совершенно счастлива. Раньше она боялась того времени, когда ей придется оставить институт благородных девиц и вернуться в отчий дом, где её мало кто любил, но теперь эти страхи казались ей детскими. Но курс обучения наконец-то закончился, экзамены были сданы и даже прошел выпускной бал, на котором она, против обыкновения, оказалась в центре внимания.
Хотя, дело было, конечно, не только в ней, но и в её брате — Людвиге. Недавние события, когда он оказался на волосок от гибели, были у всех на слуху и добавили молодому офицеру в глазах подружек Люсии изрядную долю привлекательности. Всем хотелось, если уж не потанцевать с ним, то хотя бы быть ему представленной, а потому вокруг Штиглицев кружил целый хоровод юных прелестниц. Всем им хотелось сказать своей «лучшей подруге» что-нибудь любезное, не забыв при этом стрельнуть глазками в сторону её брата.
Впрочем, и сама девушка не жаловалась на отсутствие внимания со стороны кавалеров. Во всяком случае, подолгу у стенки она не стояла, и её приглашали не реже иных выпускниц. Правда, юная баронесса, будучи девушкой неглупой, нимало не обольщалась на этот счет. Её отец был богатейшим человеком Петербурга, а может — и всей России, так что она с детства была завидной невестой. Откуда же потенциальным женихам знать, что papa не слишком-то любит свою младшую дочь.
Но всё это чепуха — теперь она выросла и стала барышней, а потому ей дозволено многое, что прежде было под запретом. Можно посещать подруг, театры, магазины, другие места. Не одной, конечно, но Людвиг любит гулять вместе с сестрой и всегда готов составить ей компанию. Вот и сегодня они катались на лодке, болтая о разных пустяках, потом зашли в лавку к пирожнику и угостились там совершенно восхитительными птифурами.
Господин Шульц — хозяин лавки — был очень любезен. По его словам, он был чрезвычайно счастлив, что среди его клиентов есть такие замечательные люди, как дети самого барона Александра Штиглица.
— Благодарю, — с легкой улыбкой отвечал ему Людвиг. — Мы с сестрой, действительно, очень любим бывать у вас.
— Конечно, — поддержала его Люси, — ведь у вас самые вкусные пирожные во всем свете.
— О, майне гутес медхен[39], — растрогался лавочник. — Как вы добры к папаше Шульцу. Но вы всегда были славной девочкой, а ведь я помню вас ещё совсем малышкой.
— Да, господин Шульц, мы всегда приходили к вам, а вы угощали нас с Людвигом конфетами и пирожными.
— Конечно, и сегодня вы тоже не уйдете без гостинца. Сейчас его принесут.
— Ну что вы, нам, право же, неловко…
— Нет-нет, отказа я не приму. Тем более, что эти конфеты очень любила ваша покойная матушка. Да-да, она тоже любила бывать здесь.
Делать было нечего, и Людвигу пришлось взять небольшую картонную коробку, перевязанную шелковой ленточкой. Из лавки они вышли, улыбаясь погожему деньку, друг другу и всему миру. Пора было возвращаться домой, и брат начал оглядываться по сторонам в поисках извозчика, и тут Люси едва не столкнулась с другой барышней, очевидно, спешащей по своим делам. Извинившись, баронесса посторонилась, и хотела было отвернуться, но неожиданно лицо прохожей показалось девушке знакомым, и Люси машинально кивнула, приветливо при этом улыбнувшись.
— Здравствуйте, — воскликнула баронесса звонким голосом.
— Ах, это вы, — удивилась и как будто занервничала та. — Здравствуйте. Вы уже вышли из института?
— Да. Совсем недавно…
— Рада за вас. Простите, я тороплюсь.
— Конечно-конечно, но…
— Всего доброго.
— Люси, ты скоро? — спросил Людвиг, поймавший извозчика.
— Уже иду, — отозвалась сестра и, проводив знакомую взглядом, подала ему руку и, придерживая подол юбки, ступила на подножку.
— Кто эта оригиналка? — спросил брат, когда они устроились.
— Смолянка, как я, — пожала плечами девушка. — Правда, она выпустилась много раньше. Я в ту пору ещё в младших классах была.
— Занятно, а по виду не скажешь.
— Среди выпускниц института благородных девиц тоже случаются «синие чулки».
— И как её зовут?
— О, кажется, нашлась-таки особа женского пола, заинтересовавшая моего любимого братика?
— Перестань. Довольно и твоих подружек.
— Каких подружек?
— Тех самых, с которыми ты познакомила меня на балу. Некоторые из них до сих пор засыпают меня письмами, слава Богу, анонимными.
— Да ты просто Донжуан, мой милый Людвиг! И в бедной Ирине увидел очередную жертву своей неотразимости?
— Так её зовут Ирина?
— Да. Только вот фамилию твердо не помню.
