— С вами всё в порядке? — раздался рядом шепот Постникова.
— Не дождешься, — с досадой отозвался Дмитрий.
— Ну что вы такое говорите! — даже обиделся бывший канцелярист. — Право, мне было бы очень неприятно, если с вами произошло какое-нибудь несчастье.
— Так ещё ничего не кончилось.
— Вы думаете?
— Знаю.
— Это было бы очень печально.
— Тебе-то какое дело?
— Да так, — пожал плечами неудачливый чиновник. — Вы показались мне хорошим человеком, хоть и немного озлобленным. А как смело вы отвечали обвинявшим вас. Я бы так не смог!
— Точно, — засмеялся Будищев. — Зашел во двор, а там двадцать собак — еле отгавкался!
С вами бывает такое, чтобы очень хорошо начавшийся день, вдруг, как по мановению волшебной палочки злобного колдуна, превратился в чёрт знает что? Вот с Максимом Евграфовичем Никодимовым — помощником околоточного — именно так и произошло. И началось вроде с мелочи, просто штабс-капитан Деревянко, придя на службу, как-то уж больно весело на него глянул — будто тот, прости Господи, в одних исподних на службу пришел.
Затем — появился адвокат господ Барановских и попросил встречи с задержанным Будищевым. Это бы и не страшно, потому как ничего тот арестованному не пообещал и помогать не собирался — это по унылому виду дебошира было заметно. Однако же острое чувство несоответствия кольнуло старого служаку в грудь. Чего это баре своего поверенного прислали ради мастеровщины?
После этого городовой среднего оклада Ефим Ложкарев за каким-то бесом притащил к участковому артиллерийского офицерика. О чём они могли толковать, было решительно не понятно, всё же — гусь свинье не товарищ, как и полицейский гвардейцу, а вот, поди, же ты!
— Случилось чего? — подозрительно спросил Никодимов.
— Да что вы, Максим Евграфович? — делано изумился тот.
— Не лги, Ефим!
— Да ничего не случилось, — не стал более запираться полицейский и доверительно подвинулся к начальнику. — А только чует мое сердце, поедет ваш свояк на каторгу!
— С чего бы это?
— Так ить мальчонку-то ученика он едва не до смерти покалечил!
— Какого ещё мальчонку?
— Того, который в Петропавловской больнице лежит. Ожил болезный, да и показал, что мастер его избил. Стало быть, Будищев-то его в отместку благословил. Вот оно как!
— Да что же это такое! — вскипел оскорбленный в лучших чувствах старый служака. — Где же видано, чтобы почтенного человека бить можно было за то, что он неслуха уму разуму поучил?
— Так-то оно так, да только ведь поучить — это одно, а увечье нанести — совсем другое. А ну как малец калекой на всю жизнь останется?
— Погоди, — старый служака помотал головой, будто отгоняя наваждение. — А кто же за этого сопливого вступится, чтобы Перфильева под суд отдать?
— За ученика — никто, а вот у Будищева заступники нашлись, и коли дело быстро добром не кончится, так быстро всё поднимут и по-другому повернут.
— Да что же за защитники такие?
— А эвон прапорщик барон Штиглиц пожаловали. Сказывают, что гальванёр наш, ещё когда на службе был, спас его от верной смерти!
— Как это?
— Вот чего не знаю — того не знаю, а врать не привык! Однако же, чего бы в другом случае цельный барон в участок-то к нам заявился?
— Погоди-ка, он из каких Штиглицев?
— Из тех самых, Максим Евграфович!
— Твою же ма… — поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном.
— Так я могу надеяться? — спросил молодой человек на прощание.
— Конечно, барон, — наклонил голову Деревянко. — Обещаю, что с вашим протеже обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же, георгиевский кавалер. Защитник Отечества!
— Честь имею, господа!
— Всего доброго, Людвиг Александрович.
Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе.
И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат — по виду немец — и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева.
— Как прикажете доложить? — почтительно спросил его полицейский.
— Александр Гофман, поверенный «Банковского дома Штиглиц», — с достоинством представился тот.
— Ефимушка, — слабым голосом позвал городового Никодимов. — Уж ты скажи Их Благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел.
— Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то может фельдшера кликнуть?
— Да что он знает, коновал проклятый, — отмахнулся помощник околоточного надзирателя. — Отлежусь дома — даст Бог, поправлюсь.
— Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать!
— Сам знаю.
На следующий день Дмитрий стоял навытяжку перед штабс-капитаном Деревянко и преданно ел его глазами, как то и положено по уставу перед начальствующим лицом.
— Ох и не прост же ты, отставной унтер, — немного насмешливо покачал головой офицер.
— Так точно, Ваше Благородие! — гаркнул в ответ тот.
— Буйствовать больше не будешь?
— Никак нет!
— Смотри, мне на участке драки не надобны.
— Как прикажете!
— Ну, полно дураком-то прикидываться! — посерьезнел пристав. — Если с завода погонят, чем заниматься будешь?
— Не погонят!
— Вот как?
— Сам уйду, Ваше Благородие. Поработал на хозяев и будет.
— Ты грамотный?
— Читать-писать умею, — не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев.
— И выглядишь вроде благообразно, — задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. — Может, в полицию пойдешь?
— Никак нет! Покорно благодарю, Ваше Благородие, но не желаю.
— Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло?
— Не могу знать!
— А если серьезно?
— Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись.
— Раз эдак по восемь?
— Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди, глядишь — и управились, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали.
— Складно врешь, братец.
— Хотите, побожусь?
— Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти.
— Ваше Благородие, дозвольте спросить?
— Что ещё?
— Там в камере такой Постников обретается…
— Это какой-такой Постников?
— Ну, такой — ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, в одной манишке.
— А, канцелярист бывший.
— Ну да. Можно узнать, за что его держат?
— Да вроде тебя, только по пьяному делу; и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может, уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль?
— Да особо никакой. Просто жалко дурака.
— Бывает. Впрочем, особо не жалей. Завтра у него суд — заплатит штраф, да и отпустят.
До дома Дмитрий добрался уже к вечеру, а там его ожидал очередной сюрприз. Только что вернувшийся с работы Аким Степанович стал на крыльце непрошибаемой скалой и велел постояльцу убираться на все четыре стороны. Как не увещевал его Будищев, говоря, что заплатил ему до конца месяца, как ни плакала Стеша, пытаясь разжалобить суровое сердце отца, старик остался непреклонным.
— Ишь чего удумал, с мастерами драться! — бушевал он. — Не надобно мне тут таких. Забирай свои вещички, и чтобы близко духу
