«Мир – обитель страданий. Всё повторяется, всё.»
Сейчас, в служебном зале, со страхом ожидая, когда господин Сэки заговорит, я душой, сердцем, костным мозгом осознавал правоту слов старого монаха. Мне даже показалось, что у меня воспалился дзи. Сидеть на собственных пятках я привык с детства, но вдруг эта поза сделалась болезненной и неудобной. Хотелось вскочить, убежать, кинуться с утёса в море. Всё повторяется, да. Доски, покрытые лаком, чёрная кайма по краю. Походный стул, на нём – старший дознаватель Сэки Осаму. Веер в его руках. На голове – высокая, чёрная, увитая лиловой лентой шапка чиновника.
Пейзаж на стене: пена, брызги, упрямец-карп.
– Я вас не звал, – веер рубанул воздух. – По какой причине вы решили, что можете отнимать моё драгоценное время?
– Я пришёл заявить о фуккацу.
Повторялось решительно всё. Что-то сместилось в окружающем мире, а может, только у меня в голове. Комната превратилась в театральную сцену. За ширмой, стоявшей в углу, ударили в барабаны. Вот сейчас через зал, дробно стуча сандалиями, побежит шустрый служитель, отдёрнет трёхцветный занавес. Начнётся представление, господин Сэки встанет, обмахнётся веером, устремит на меня гневный взгляд…
Господин Сэки встал, обмахнулся и устремил.
2
ДОКЛАД ЮНОГО САМУРАЯ
Сцена 1
Сэки Осаму:
Я Сэки Осаму, старший дознаватель Карпа-и-Дракона. Кто же ты, стоящий предо мной?Рэйден:
Я Торюмон Рэйден, младший дознаватель Карпа-и-Дракона. Явился я по вашему повелению, весь в слезах, с рыдающим сердцем. Склоняю голову и готов к признаниям.Сэки Осаму:
Младший дознаватель? Неужели?! Как по мне, ты наглый ослушник! Пустозвон! Помёт летучей мыши! И это самурай, преданный долгу?Рэйден:
Виновен, стократ виновен!Сэки Осаму:
Не я ли велел тебе не вмешиваться? Не ты ли нарушил мой приказ?! Решил сгонять мух с чужой головы? Считать шкуры непойманных барсуков? Дерзость, неслыханная дерзость! Позор!Рэйден:
Виновен, стократ виновен! И тысячекратно виновен в горшем, страшнейшем, ужаснейшем преступлении!Сэки Осаму (заинтересованно):
Горшее? Страшнейшее? Неужели?!Рэйден:
Что рядом с этим нарушение приказа? Колебание воздуха летом, падение снежинки зимой. Умоляю дать мне распоряжение немедленно покончить с собой! Падаю ниц, молю о милости.Сэки Осаму (взмахивает веером):
Ужаснейшее преступление? Ужасней нарушения приказа?! О, чудеса! Скажи мне, о дерзкий самурай! Скажи, пока тебе не велели вспороть себе живот! Расскажи мне об этом! Что ты натворил?Рэйден:
Я вынес ложный вердикт. Опозорил звание дознавателя, пошел лёгким путём, который привёл меня в ад. Каюсь!Сэки Осаму (изумлён):
Ложный вердикт? Нет, вы слышали: ложный вердикт! (расхаживает по сцене, топает ногой) Неслыханная дерзость! Немыслимая глупость!Рэйден:
Тогда ещё я не знал, что ошибся. Мои подозрения только рождались в душе, набирали силу, крепли. Но если искать корни сомнений, докопаться до первопричины…Хор:
Мы – духи воспоминаний, мы – память юного самурая. (декламируют, подражая голосу Рэйдена) При первой нашей встрече Акайо заикался, но разгорячившись, заговорил как все. Когда же он успокоился, то вновь стал косноязычен. Весёлый Пёс заикался, будучи бродягой, Весёлый Пёс заикался, став торговцем рыбой. (вразнобой, под грохот барабанов) Заика, поняли мы, запомнили мы.Сэки Осаму:
Ерунда! Чепуха! Пустая болтовня! Свидетели показали, о, свидетели подтвердили, что Весёлый Пёс был заикой. Заикой он остался и в теле торговца. Где здесь корень ошибки? Что тут выкапывать?Хор:
Мы – духи воспоминаний, мы – память юного самурая. Мы – свидетели допроса, давшие показания. Весёлый Пёс был заикой, сказали мы. Пьяный, он и слова не мог произнести без того, чтобы не споткнуться три раза, пять раз, десять раз. Как вода на рифах, как чай, взбитый венчиком, пенились слова его на устах. Трезвый, он говорил чётко и связно, трезвый, он ловко молол языком. (вразнобой, под грохот барабанов) Пьяный заика, сказали мы, но не трезвый, нет! Так запомнили мы.Рэйден:
При первой нашей встрече Акайо дышал саке, потел саке мочился саке. И заикался, стуча зубами. Когда я во второй раз явился к нему, желая поблагодарить за подарок, от Акайо не пахло саке. Он был трезв, как птица в небе, как конь на скачках, и всё равно заикался! Отчего бы ему трезвому стучать зубами? Булькать глоткой зачем?! Отчего бы не молоть языком, как мельничный жернов мелет зерно? Лживый торговец путался в заикании, то коверкал речь, то нет, и всегда невпопад! Подражая бродяге, он не знал, когда следует остановиться. Плохой, скверный
