Жизнь в Циндерфеле вернулась в привычное русло. Испытания походили на смену времён года: наступала суровая неизбежность, подобно сокращению дня в осеннее время или ужасной стуже в середине зимы. И если горожане вновь погрузились в привычную колею повседневных дел, то жизнь Хьелльрунн сильно изменилась. Школьные дни для неё закончились, и всё, что осталось – дом и несметное количество задач: начищать полы, складывать дрова, стряпать, драить, шить. Свои обязанности Хьелль выполняла в тишине, пока отец спал допоздна или же трудился в кузнице. Ко сну он отходил только после кружки эля или медовухи.
– Дров осталось мало, – сообщил Марек за ужином.
Морщины на его лице прибавляли лет пять к возрасту. Борода выглядела неопрятно, одежда была помята. Никогда в их семье не водились деньги в изобилии, но с отъезда Стейнера и их стало не хватать. Хьелльрунн глянула на опустошённые кувшины в углу.
– Знаю. – Марек потёр лоб тыльной стороной кулака. – Я брошу это дело.
– Какое? – Хьелльрунн посмотрела на отца, не сводящего глаз с пустой миски. Пальцами он перебирал хлебные крошки, застрявшие в досках стола.
– Медовуху. Я брошу пить.
Марек замолчал. Ветер снаружи стонал, завывал, обрушиваясь порывами на крыши домов затерянного городка.
– Я не против того, чтобы ты пил, – заметила Хьелльрунн спустя мгновение. – Но я бы предпочла, чтобы ты ходил в таверну с Вернером. Нужно среди людей находиться, а не прятаться в постели, как старик.
Отец задумался, кивая, словно мул. Глаза его вспыхнули, нашли лицо дочери. Он наклонился вперёд.
– А сама-то?
– Со мной всегда так было. Ты же знаешь, что говорили дети в школе. Теперь нам известно, что это правда.
– Ты видела Кристофин? – полюбопытствовал Марек, очевидно желая перевести тему с колдовской метки на что-то другое.
– Нет.
Хьелльрунн вспомнила день, когда забрали Стейнера, и мимолётный порыв нежности, что выказала Кристофин.
– Нет, не видела.
С тех пор Хьелль ни с кем и словом не обмолвилась и с трудом нашла силы, чтобы заговорить с Мареком.
– Завтра схожу за дровами, – обещала она.
Отец кивнул.
– Вот и славно. Запасы заканчиваются, а я весь день буду занят.
– Думаю, рискну дойти до хижины дровосека.
Хьелльрунн ждала реакции Марека, но тот не выказал эмоций. Всю неделю мысли о лесном жилище не покидали её. Страх отступил, и на смену ему пришло любопытство.
– Там кто-нибудь живёт?
– В хижине-то? – Отец покачал головой. – Уж тридцать лет никого там нет. Странно, что дом ещё не развалился.
– Что там произошло?
– Лесоруб слыл добрым человеком. Тихоней, но добрым. Однажды по зиме скончалась его жена – лёгкими занедужила. Сильнейшая лихорадка обрушилась на неё. Два года он горевал по супруге, а потом Империя забрала и дочь.
– У неё была метка?
Марек кивнул.
– Тогда лесоруб совсем сник. Спустя шесть месяцев он продал свои владения и переехал в Ваннеронд. И я его не виню.
– А почему никто не переехал в его жилище?
– С ним самим дела никто иметь не хотел. Да кому нужна хижина с колдовской отметиной?
Марек оглядел комнату.
– Это место постигнет та же участь.
– Метка не заразная!
– Разве? – Отец улыбнулся.
– В противном случае вы бы тоже её подцепили.
– А откуда тебе известно, что это не так? – Он снова улыбнулся, но Хьелльрунн увидела в его словах лишь неудачную шутку.
– Я не знаю. Ты ведь никогда не рассказывал о своей жизни до приезда в Циндерфел. – Хьелль заметила, как ожесточилось выражение его лица. – И ты никогда не говорил о маме.
– На то есть веские причины, – буркнул Марек, встал из-за стола и отвернулся.
– Даже сейчас, когда Стейнера нет, ты всё равно не хочешь открыть секреты?
– Мои знания и опыт не для ушей шестнадцатилетней девочки.
– Детство закончилось в тот момент, когда моего брата забрали.
Лицо отца исказилось от боли и сожаления, и он протянул исцарапанные, разбитые руки к огню.
– Правду говоришь. Берегись Охранцев, Хьелль. Из всех Императорских псов они самые дикие, самые опасные.
Хьелльрунн кивнула, убрала со стола тарелки. Чтобы скрыть тревогу, она принялась намывать плошки.
– Спокойной ночи, дочка.
Отец отправился спать трезвым – первый раз с тех пор, как ушёл Стейнер.
Гнев Хьелльрунн постепенно угас, и мысли вернулись к планам на завтрашний день. Несколько скопленных под подушкой монет пригодятся, чтобы отправиться в город.
* * *– Рада тебя видеть, – протянула Кристофин, хотя взгляд её был отнюдь не тёплый. – Давненько ты к нам не заходила… – Невысказанные слова она заменила лёгкой улыбкой.
– С того дня, как его забрали.
Девушки стояли возле пекарни; их хрупкие плечи покрывали шали, а головы туго стягивали платки, укрывая от резкого северо-западного ветра, который завывал над крышами домов. Держа корзины, они настороженно смотрели друг на друга. Хьелльрунн переступала с ноги на ногу, изо всех сил стараясь не отводить взгляда с девушки перед собой. Вернее, молодой женщины. Тело Кристофин претерпело возрастные изменения, отчего Хьелльрунн ощущала себя на её фоне жалкой потрёпанной вороной.
– Новостей так и нет? С острова? – Дочь трактирщика осторожно обернулась, но улица по-прежнему оставалась пустынной.
– Нет, – ответила Хьелль. – А я и не знала, что секрет уже всем известен, – добавила она.
– Только тем, у кого хватает терпения выслушивать нытьё пьяного Вернера.
– А как же поговорка о жёнах рыбаков…
– Не такие уж они и страшные, если послушать мужчин, – перебила Кристофин.
На побережье это была известная присказка. Девушки сочувственно улыбнулись друг другу, слушая пение ветра вдалеке.
– Не смею тебя задерживать, Хьелль, – произнесла дочь трактирщика. – Отец будет ждать тебя к обеду.
Хьелльрунн взглянула на содержимое корзины и кивнула.
– Верно, он будет ждать, – солгала она. – Прости за моё поведение, когда в таверну пришли Охранцы.
– До меня доходили слухи о тех Зорких в Хельвике, – тихо сказала Кристофин. – Не хочу даже знать, известно тебе что-то о них или нет. Рекомендую и тебе помалкивать. Хьелльрунн кивнула с благодарностью.
– Рада была тебя видеть. Береги себя, Хьелль.
– И ты.
Кристофин направилась по крутому склону к таверне, и Хьелльрунн задумалась, с чего вдруг она заинтересовалась её братом. В школе они не дружили. Сузив глаза, девушка склонила голову и поспешила лёгким, быстрым шагом из города к лесу, окружённому северными мысами. Пробираясь по узким улочкам, она трижды столкнулась с горожанками. Трижды они выкрикнули неохотные приветствия, на что Хьелль ответила такой же неохотной улыбкой.
– Из жалости здороваются, – прошипела она себе под нос. – Удивляются, почему Стейнера забрали, а меня оставили. – Хьелльрунн прикусила губу и смахнула слёзы. – Я бы и сама это знать хотела.
* * *Деревья оказались не менее голыми, чем неделю назад. За исключением зелёных сосен, неподвластных переменчивым сезонам, лесной покров оставался мокрым и грязным. Хьелль не колебалась – решительно шла к цели.
Отец всегда утверждал, что лучше уж действовать, чем стоять и думать. В последнее время, однако, он был немногословен.
Хижина совсем не изменилась: солома на
