- А что это за «нас»? - спросил он. - Этой мой клуб, а не твой. Здесь нет никакого «мы».
- Твой клуб не будет существовать, если ты не начнешь работать над ним.
- Я буду делать что захочу и когда захочу. Я не должен оправдываться перед собой. Перед тобой или кем-либо еще.
Он ушел в свою спальню. Ему стоило уволить ее. Почему он не уволил ее? У него были на то все причины. Нет, у него не было ни одной причины увольнять ее, поэтому он и не сделал этого. Она рассказала ему успокаивающую сказку, когда пообещала, что если и попробует быть с мужчиной, то выберет его. Сколько раз он вешал такую же соблазнительную лапшу женщинам на уши? Ты была самой лучшей любовницей… самая красивая женщина, с которой я был... если бы я мог остаться с тобой, я бы остался... У него не было причин так злиться месяц спустя. И все же он злился.
Оставшись один в спальне, он разделся и забрался в постель. Ему было ненавистно спать в одиночестве, но его истощение было сильнее. У него все тело изнывало от недосыпа. Он искал убежища в боли, которую причиняла ему Фелиция, от боли, которую причинила ему Сэм. Что было сильнее всего - больнее лжи Сэм и хуже, чем эротическая жестокость Фелиции - был тот ужасающий факт, что Сорен был прав. Кингсли ничего не знал о Сэм. Он слишком быстро доверился ей. И теперь сожалел об этом.
Он заснул в ту же секунду, как его голова коснулась подушки, но жуткие сны отравляли его отдых. В одном сне он был пленником в своей собственной постели, и та горела вокруг него. В другом какой-то безликий враг запер Сорена в лабиринте тюрьмы, и у Кингсли было шестьдесят секунд, чтобы найти его и спасти, прежде чем его застрелят. Сон изменился в последний раз, теперь он был заключенным, и рядом с ним стоял человек с цепью в руке. Он обернул цепь вокруг горла Кингсли, затягивая ее до тех пор, пока тот не смог говорить, не смог бороться, не смог дышать.
Он проснулся от кашля, который сковал его легкие и живот. Он хватал ртом воздух и не мог им насытится. Наконец приступ кашля закончился, и на трясущихся ногах мужчина выбрался из постели. Часы показывали, что сейчас была полночь. Он проспал полтора часа, но сны были такими яркими и жестокими, что ему казалось будто он проспал несколько дней. Образы преследовали его, даже когда он натягивал брюки. Он попытался отогнать их другими мыслями, но паника не покидала. Он чуть было не позвонил Сорену, чтобы удостовериться, что сон о заключении Сорена и его неминуемой смерти был всего лишь сном.
Алкоголь. Вот что ему нужно. После встречи с Фелицией он выпивал не больше двух бокалов вина в день. Он был пьян ее телом и ее болью в течение месяца. Но сейчас он должен выпить, а еще лучше напиться.
Он натянул рубашку, но не стал ее застегивать. Он спустился вниз по лестнице для прислуги в винный погреб позади кухни. Вино могло быть недостаточно крепким сегодня вечером, но он обнаружил, что все крепкие напитки в доме исчезли. Дело рук Сорена? Или Сэм? В эти дни они оба обращались с ним как с гребаным ребенком. Ему бы не хотелось, чтобы кто-то из них прятал от него выпивку. Хорошо. Он выпьет вина. Бутылка «Пино» усыпит его и усмирит беспокойный разум.
С бутылкой в руке, он направился обратно через темную кухню. Он вздрогнул, когда внезапно в комнату проник свет.
- Ah, merde, - сказал он, поднимая руку к глазам. - Кто это?
- Я, - ответила Сэм. Она быстро появилась в фокусе. - Я услышала шаги и... Боже мой.
Черт. Кингсли поставил бутылку на кухонный стол и начал застегивать рубашку. Но было уже слишком поздно. Сэм уже увидела его, увидела синяки и рубцы, которые оставила на нем Фелиция.
- Это пустяк, - ответил он. - Что ты тут делаешь?
- Это не пустяк. Кто, черт возьми, сделал это с тобой?
Сэм потянулась к его рубашке, но он перехватил ее запястье. Теперь его голова полностью прояснилась, и он заметил страх на лице Сэм. Страх? Из-за него? Или за него?
- Никто, - ответил он. - И ты мне не ответила. Что ты здесь делаешь?
- Все еще работаю, - произнесла она. - Получила финансовые отчеты от твоего друга парикмахера. Я разбиралась в них.
- Нашла что-нибудь?
- Я не буду говорить с тобой об этом, пока ты не скажешь мне, почему выглядишь так, словно кто-то выбил из тебя дерьмо, - потребовала Сэм. Она тоже выглядела уставшей, наверное, даже такой же уставшей, как и он.
- Non, - ответил он. - Забудь все, что видела.
- Ладно, может быть, ты ответишь на этот вопрос - где ты был весь прошлый месяц?
- Был у Блейз, - просто сказал он.
- Это очень любопытно.
- Ничего любопытного. - Он взял бутылку и протиснулся мимо нее.
- Очень любопытно, потому что Блейз уже две недели как в Вашингтоне, включая «сейчас», - сообщила ему Сэм, следуя за ним из кухни и дальше по коридору. - Хочешь поведать еще одну ложь?
- Ты обвиняешь меня во лжи? - спросил Кингсли и начал подниматься по лестнице. - Забавно слышать от тебя такие обвинения.
- Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря «от меня»? - Она перешагивала через две ступеньки, чтобы поспевать за ним. - Я никогда не лгала тебе. Хочу ли я говорить о моем прошлом? Нет. Но не говорить о чем-то не то же самое, что и лгать. Не смей называть меня лгуньей, когда смотришь мне в лицо и говоришь, что ты был с Блейз, когда мы оба знаем, что это не так.
На втором лестничном пролете Кингсли развернулся к ней лицом так быстро, что ей пришлось отступить на шаг.
- Хочешь поговорить о лжи в лицо. Той ночью, на вечеринке, ты сказала мне, что если ты и будешь с мужчиной, то этим мужчиной буду я.
- Да, я так и сказала. И что?
- И что? А то, что на следующее утро после вечеринки я пошел искать тебя и увидел с мужчиной. Вы целовались, постель была смята, и я все это видел.
Сэм повернулась к нему спиной. Ее плечи затряслись. Затем она засмеялась, громко, раскатисто, потрясенным смехом, который заполнил весь дом.
- Что? Ты думаешь, это смешно?
- Уморительно, - подтвердила
