После первой же тренировки он старательно избегал присутствовать при них. Мальчишка был сыт по горло тем, какой после была Офелия в течение нескольких часов. Равнодушная, измотанная, двигающаяся медленно, как будто ее носило течение. А уж после рассказа Йонаса о том, что вытворяли с русалкой в некоем кошмарном институте, внутри Питера словно натянулась до предела больная, звенящая струна. И сегодня она готова была лопнуть.
Пока Питер добежал до пруда, вальс доиграл. Отец читал газету, сидя на скамейке у воды. Миссис Донован стояла у края дорожки, склонившись над водой, и ворковала с Офелией. «Так общаются с животными и грудными детьми», – с отвращением подумал Питер.
– Ты моя хорошая девочка, сегодня ты просто молодчина! А кому рыбку? Кушай, малютка, кушай, не надо отворачиваться. Отдохни немного, и повторим заново то, что выучили сегодня. – Услышав шаги, женщина обернулась, улыбнулась, растянув накрашенные ярко-алой помадой губы: – Доброго вечера, Питер! Что-то тебя совсем не видно. Гуляешь?
– Здравствуйте, миссис Донован. Я к вам по делу.
Звякнула о каменный край ограждения металлическая цепочка. Офелия услышала, что пришел Питер, встрепенулась, вытянула шею в широком толстом ошейнике. Мальчишка помахал ей рукой. Русалочка подвигала ушами и прикрыла глаза. «Устала, – понял Питер и обратился к ней мысленно: – Я пришел, чтобы тебе не было одиноко. Я стану делать то же, что и ты. Мы будем вместе».
Тренерша прошлась взад-вперед по окаймляющей пруд дорожке, потирая поясницу. Сделала несколько наклонов и приседаний разминаясь. И лишь потом ответила Питеру:
– Я вас внимательно слушаю, юноша. Что у тебя за дело?
Питер помялся, подыскивая нужные слова, и выпалил:
– Я хочу разучить тот же танец, что вы тренируете с Офелией. И мы вместе выступим на выставке.
– Что еще за глупая выдумка? – нахмурился мистер Палмер, с хрустом складывая газету. – Питер, я запрещал тебе подходить к ней?
В другой раз Питер бы струсил. Но в другой раз. Он вытянулся перед отцом в струнку и ответил:
– Я не послушался. И как ты видишь, папа, хуже от этого никому не стало. Здесь Офелия – мой единственный друг. И я могу помочь ей в тренировках, объяснить то, чего от нее требуют. Не нужен будет этот свисток, цепочка, шокер. Пап, послушай меня, пожалуйста. Я знаю, как с ней общаться без… – Он запнулся, но все же продолжил: – Без причинения боли. Позволь попробовать, пап. Здесь, при тебе и миссис Донован.
Леонарду Палмеру эта идея не нравилась. Он открыл рот, собираясь строго отчитать сына и отправить его в свою комнату, но тут Вайнона Донован задумчиво произнесла:
– Мистер Палмер, а ведь это может быть действительно интересным. Правила выставки не запрещают совместных выступлений. И если получится сделать парный танец, мы будем оригинальны – а это очень весомый аргумент для победы!
Отец отшвырнул газету, резко поднялся со скамьи:
– Вы понимаете, о чем просите? Чтобы я позволил собственному сыну лезть в воду к оттудышу…
– Нет! – замахал руками Питер. – Ты все не так понял! Я буду танцевать перед Офелией. Там, где обычно стоит миссис Донован. Я буду на суше, а она – в воде. Офелия будет повторять за мной. Мы уже так играли много раз.
Мистер Палмер и тренерша переглянулись. Питер стоял между ними, сжав от волнения кулаки. «Если не разрешат… если отец не позволит, то я зря живу, – в отчаянии думал он. – Я должен защищать Офелию. У нее нет никого, кроме меня. Я не могу защитить Йонаса, но ей я обязан помочь. Ради него, ради моего лучшего друга». Секунды капали, как вода с волос русалочки. Офелия смотрела на Питера, покачиваясь в воде. Вечернее солнце вспыхивало на серебристой цепочке, что удерживала русалку за шею.
– Пап, я сейчас! – воскликнул мальчишка. – Я покажу!
Он умчался в дом, и через две минуты вернулся с музыкальной шкатулкой миссис Палмер в руках. Завел ее, открыл крышку и поставил на край перед Офелией.
– Смотри, – тяжело дыша, сказал Питер, показывая на игрушечную пару, кружащуюся на пружинке под незатейливый нежный мотив. – Смотри. Это Питер, это Офелия. Как будто. Как кукла и деревянная лошадка, помнишь?
Конечно, русалочка помнила. Лошадку она вернула Питеру, а пупса оставила себе и периодически плавала с ним, ловила для него стрекоз и брала с собой к цветущим кувшинкам. Офелия кивнула и открыла рот.
– Улыбается, – удивилась миссис Донован. – Она улыбается!
Питер присел на корточки, улыбнулся русалочке.
– Офелия, это танец. Так делают люди, да. Я хочу танцевать с тобой. Офелия и Питер, – повторил он еще раз, указывая на фигурки в музыкальной шкатулке, и попросил: – Покажешь мне, как ты умеешь? Пожалуйста.
Она задумалась. Указала на себя, потом на мальчишку. Медленно повернулась вокруг самой себя – и Питер повторил за ней на берегу. Взрослые молчали. Вайнона Донован поставила пластинку с вальсом с самого начала. Русалочка грустно поникла ушами, но Питер сказал:
– Я с тобой. Питер и Офелия. Друзья. И мы танцуем. Научи меня.
Он склонился над водой, невзирая на грозный окрик отца, потянулся к Офелии. Она подплыла к самому бортику, и Питер снял с нее цепочку.
– Танцуем?
Офелия отдалилась на пару метров, приподнялась над водой, вскинула тоненькие руки и, медленно кружась, ушла в глубину. Питер встал на цыпочки, повторил за ней, повернувшись и присев. Русалочка вынырнула, внимательно наблюдая за Питером.
– Офелия, поклон, – напомнила миссис Донован, и русалка изящно поклонилась, сложив руки перед грудью.
Питер старательно повторял то, что делала девочка, похожая на пушистый белый цветок. С непривычки он сопел, пыхтел и потел, спотыкался на ровном месте, но повторял и повторял. Миссис Донован периодически поправляла его, показывала, как надо поставить ноги, как сложить руки. Питер очень старался. Он видел, что на него смотрит Офелия. Ушки-плавники вверх, рот приоткрыт. Русалочке не было больше плохо. Никто не дергал ее за цепь, не бил током, не мучил ультразвуком. Она просто играла со своим странным другом, который почему-то не мог жить в воде.
– Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз… – отсчитывала под «Голубой Дунай» Вайнона Донован, и мистер Палмер молча смотрел, как кружатся, повторяя движения друг друга, молодая русалка и его сын.
Никогда еще Питер так не уставал и не чувствовал себя таким неуклюжим. Тренировка закончилась, когда стемнело настолько, что пришлось включить фонари в саду. Питер ненавидел Штрауса с его «Голубым Дунаем», все вальсы в мире, свой лишний вес и рубашку, воняющую потом и прилипающую к мокрой спине. Но он смотрел на Офелию – и мужественно улыбался, и позволял миссис Донован поправлять свои руки и в тысячный раз поворачивался, приседал, переступал ногами в такт. В