– Главное, что никто не прознал про Стива. Я им ничего не сказал про то, где был.
– Мы найдем способ передать Стиву, что ты в порядке, – пообещал Питер.
– Да он наверняка знает все из новостей. У него радио все время включено. А я все равно сбегу, – глядя на караван облаков, бредущий над садом, произнес Йонас. – Только продумаю сперва все. А пока буду с вами. Отрабатывать штраф, который выплатила полиции моя ведьма.
– А как же Офелия? – вырвалось у Питера.
– Я дал слово – и сдержу его. Она снова будет свободной.
Питер кивнул, не зная, что ответить. Йонас подставил солнцу свежие ссадины на щеке, прикрыл зеленые, как молодая листва, глаза и тихо, твердо сказал:
– Какой бы паршивой мне не казалась жизнь, в ней есть ты и Лу. И ближе вас у меня нет больше никого. Ах-ха! – неожиданно весело тряхнул волосами он. – И мы их всех переиграем! Безо всяких пенальти в дополнительное время, Пит! Ты в меня веришь?
– Больше чем в бога, Йон! – с жаром откликнулся Питер.
Глава 30
В тот день миссис Донован приехала раньше обычного. Йонас, Питер и Кевин сидели на мостках у пруда и уплетали домашнее мороженое, приготовленное миссис Палмер. Офелия плескалась рядом, играла с пупсом и подаренной ей новой лошадкой – деревянной, с цветастыми боками, покрытой блестящим лаком. Съездить за подарком в Дувр Питеру разрешил отец. Что держать сына взаперти, раз Йонас нашелся и все хорошо? Наказание за ночную отлучку Палмер-младший уже получил – и хватит.
– Мороженое – пища богов! – мечтательно сказал Кевин, приканчивая третий шарик с ванилью, посыпанный тертым шоколадом.
– Ах-ха, – согласился Йонас, щурясь на солнце. – Пит, мама у тебя богическая.
– Не «богическая», неуч, а божественная! – блеснул знаниями Кевин.
– Какая разница, смысл и так ясен, – встрял Питер. – Язык каждый год обогащается новыми словами, а старые забываются. Нам на уроках рассказывали про это.
– Кажется, слово «человечность» тоже скоро исчезнет, – сказал Йонас. – Оно слишком длинное и сложное. Его стараются запинать куда подальше. Заменить чем попроще.
– Это чем же? – заинтересовался Кевин, расчесывая укушенное комаром колено.
Йонас вытянулся во весь рост, лежа на дощатых мостках, прикрыл глаза.
– Ну смотри. Слово «выгода» короче и понятнее. Оно проще, чем человечность. Выгода – это когда тебе хорошо. А человечность – это когда ты свое «хорошо» транслируешь другим. Иногда себе в ущерб, но после этого ты чувствуешь облегчение.
– Это щедрость, Йон, – уточнил Питер. – Человечность все же сложнее.
– Но почему-то, когда говорят о чьей-то человечности, подразумевают, что кто-то совершает поступки, которые его неискренне приукрашивают, – настаивал на своем Йонас.
– Знаешь, это даже для меня сложно, – задумчиво произнес Кевин. – Человечность из много чего состоит. Щедрость – да. Еще туда входит доброта.
– Добры бывают и собаки, – фыркнул Йон.
– Ага. Тогда еще… – Кевин задумался еще глубже. – Тогда еще самопожертвование. Ты о нем говорил, верно? Когда отдаешь то, что нужно самому, но кому-то нужнее. Еще это бескорыстность. Когда отдал – и не ждешь, что оно к тебе вернется. А еще…
– Умение понимать, – оживился Питер. – Это когда мама приходит к тебе, не чтобы ввалить за разбитое окно, а чтобы понять, зачем ты кинул кирпич в стекло миссис Броуди.
Кевин аж подскочил на месте, затряс кудрями, соглашаясь:
– Да-да! Ты тоже швырял камень в окно этой склочной ведьме?
– Все швыряли, – успокоил его Питер. – Даже мой папа. Такой старой и злобной учительницы мир еще не знал.
Офелия шумно плеснула у мостков, обдав мальчишек брызгами, отплыла в сторону и высунулась, довольно шевеля ушками и разевая рот.
– Не шали, – строго велел Йонас. – А то полезу к тебе купаться! И все ленточки твои перепутаю!
– Ты ее так до смерти перепугаешь. Или она тебе что-нибудь выдающееся откусит, – покачал головой Питер. – Так что не вздумай.
– Ребят, – отставив подальше пустую креманку из-под мороженого, окликнул друзей Кевин. – Вот смотрите, какая сложная ерунда выходит: спросить, почему ты разбил стекло миссис Люцифер, – это человечно, а швырнуть в окно камень – это бесчеловечно и варварство. Да?
– Человечным будет, если ваша старая ведьма вас в очередной раз за это простит, – сказал Йонас. – А вот если она возьмет дробовик и сделает из одной еврейской жопы решето – это будет бесчеловечно.
Кевин возмущенно зашипел, заслышав про «еврейскую жопу», а Питер сказал:
– Выходит, одно из мерил человечности – способность прощать зло, тебе причиненное? И умение не совершать большего зла, так?
– Ах-ха, как-то так.
– Тогда оттудыши более чем человечны, – подытожил Питер.
Кевин перебрался на край, сел рядом с Питером, свесив вниз незагорелые босые ноги.
– Почему? Они же это… вторженцы. И разума у них нет, я читал.
Йонас совершенно неприлично фыркнул и захохотал:
– Ты бы еще рулон туалетной бумаги почитал! Не, я помню, что евреи – венец эволюции человека, почти богический ра…
– Божественный! – рявкнул Кевин, обернувшись.
– Отвали. Бо-ги-чес-кий разум, – отмахнулся Йонас, садясь и надевая любимую бейсболку. – Кев, ты какого хрена вообще решил, что человек – это единственный носитель разума на планете? Ты что, совсем слепой?
– Я близорукий, – оскорбленно заявил Кевин, поправляя очки, в которых отражались солнечные блики, пляшущие по поверхности пруда. – И сбавь-ка обороты, фашист.
– А ты дослушай. – В голосе Йонаса скользнул металл. – Так вот. Возьмем пикси. Ибо их ты точно видел. Это животные? По критериям разумности, само собой.
– Животные, – убежденно ответил Кевин. – Речи нет, творчества нет, а попугайничать-пародировать и обезьяны умеют.
Йонас подсел к ним, заставив обоих подвинуться. Офелия тут же метнулась куда подальше и с безопасного расстояния показала зубы.
– Что еще ты знаешь о пикси? – спросил Йонас.
– Ну то, что у них всех животы синие, то, что кожа у них всех холодных оттенков спектра и что они всеядны. И как размножаются, я знаю, – гордо отрапортовал Кевин.
– Охренеть, какие глубокие познания! – воздел руки Йонас. – А теперь слушай то, что знаю я. Речь у них есть. Просто мы ее не понимаем, как иностранцы. Я вот совершенно четко знаю звук, которым Лу меня обозначает. И как он называет воду, еду и кровать. Это раз. Говоришь, творчество отсутствует? Пикси строят города. Города, объединяющие в общий массив вековые деревья. Они возводят нереальной красоты ажурные здания на толстых ветках, соединяют их между собой арками, мостками и галереями. Из чего они это делают, я не знаю. Но красоты эти постройки изумительной. А еще у них есть общество.
– Это и у муравьев есть. И у пчел, – гнул свое Кевин. – А строят всякое очень многие животные.
– У животных есть эмоции? – с нажимом спросил Йонас.
– Примитивные – да. Вон собаки умеют радоваться и грустить, испытывают страх, злобу.
– У пикси есть чувство юмора. И они умеют смеяться.
Питер и Кевин переглянулись. Йонас победно кивнул.
– Вот вам. Ах-ха, ну и под конец, для подведения итога: Кев, русалка Офелия
