Она бросилась к шкафчикам, и, стараясь разбивать стеклянные стенки как можно тише, искала бинты. Острые осколки царапали кожу, девушка обзавелась парой порезов, прежде чем добраться до бинтов и спирта.
Без лишних слов Канарейка, прихрамывая, добралась до кушетки и разместилась на ней, резким движением разорвав промокший от крови рукав. Она выглядела так, словно не чувствовала боли, или же ее укусил комар, а не ужалила свинцовая пуля.
– Зацепила. Удачно.
Впервые за долгое время речь пациентки показалась Лизе вменяемой – не по смыслу, а звучанию, без фанатизма и таинств. Она секунду наблюдала, как Канарейка пыталась в темноте осмотреть рану, а затем отважилась подойти и положить на кушетку все, что смогла достать: бинты, вату, спирт, йод. Без надлежащих слов та принялась разбирать добычу. Оборванным рукавом она перевязала плечо выше раны, чтобы остановить ток крови, хотя сильного кровотечения не было.
Лиза стояла истуканом, как обиженный или запуганный ребенок, нуждающийся, требующий объяснения. Руки сжимались в кулаки, ей хотелось ударить пациентку, потому что она пребывала в ненормальном спокойствии. И как только резкое слово было готово сорваться с языка, Канарейка неожиданно произнесла:
– Они начинают чистку.
– Чи… чистку? – Растерялась Лиза, наблюдая, как девушка прижгла рану промоченным спиртом бинтом. Не закричала и не выругалась, а только стиснула челюсти и нахмурилась.
– Пуля в голову, бам! – Окровавленный бинт со шлепком упал на пол, вызвав у пациентки ухмылку. – И минус один, стало чище. Только вот странно, он же свой. Но почему? Он не должен был нападать на своих…
– Он тоже пациент? – Признаться, не удивило бы. – Ты о чем?!
У Лизы кончилось терпение. Ей надоело бояться и путаться в словах и загадках сошедшей с ума девицы, как в паутине, которая лишь сильнее приставала к телу. Жгучее желание схватить деревянный стул и разбить им шкаф пришлось с трудом подавить, поскольку на шум могли сбежаться пациенты.
– Что конкретно ты имеешь в виду? – Едва ли не рыча от злости, уточнила Лиза, нависнув над собеседницей грозной тучей.
– Минус я, а следующей может стать моя сестра.
– Так, – схватив девушку за раненное плечо, брюнетка с ожесточением, которого не ожидала от себя, шикнула: – Либо ты мне расскажешь правду, либо одна будешь бегать за своей сестрой.
Раненное животное становится намного опаснее, когда его загоняют в угол, и взгляд Канарейки во многом говорил об этом. Она часто задышала, терпя боль свежей раны, пронзая тяжелым взглядом, и могла бы наброситься на собеседницу, ударить, ей бы хватило сил. Но сдержалась, медленно обвила пальцами руку Лизы и отняла от раны, кривясь от боли.
– Марьям Краав, старший лейтенант вооруженных сил Республики Польша, – выдохнула Канарейка.
Польша? Лиза, конечно, не являлась экспертом в польском языке и произношении, однако пациентка говорила без явного славянского акцента, жесткого выговора. Впервые за время знакомства девушка показалась вменяемой, не блуждающей в мыслях среди своего искалеченного разума.
– Мы с сестрой приняли участие в программе «Жнец», – подняв взгляд на собеседницу, сообщила Канарейка и, прислонив пальцы к поврежденной коже на лбу, с ухмылкой добавила: – И результат, как видишь, на лицо…
На подсознательном уровне Лиза осознавала, что массовое помешательство не могло произойти по случайности, однако озвученная правда ввергла ее в шок. С самого начала она находилась под прицелом, в опасной клетке для скота. У нее задрожали руки, во рту пересохло, и не осталось ни одной целостной мысли.
– А… а почему ты пациентка? Почему за тобой вообще охотятся?
– Потому что, – с неожиданной легкостью отозвалась Марьям, – я одна из тех, кто может остановить царящее здесь безумие.
8мая. 2:14
Франция, лечебница «CygneBlanc».
С наступлением глубокой ночи CygneBlanc проснулся окончательно. Грохот крушащейся мебели, топота ног и какофонии голосов разливался по округе, проникал сквозь щели, проносился вместе со сквозным ветром.
В этом безумном аду Илона с трудом отыскала безопасный уголок, заперев за собой дверь на засов и забившись в угол. Ее било дрожью от тревоги и страха; заламывая трясущиеся руки, блондинка с трудом представляла, что делать дальше. От стресса у нее крутило живот, пришлось прилечь на стол, чтобы спазм отпустил ее. Это стало ошибкой, поскольку Морфей моментально унес ее в мир снов. Но реальность грубо вырвала из его крепких объятий.
Из коридора разнесся столь дикий и оглушительный визг, от которого у Илоны чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Резко выпрямившись и осмотревшись, она с долей облегчения отметила, что никто не проник на ее территорию.
Кричала женщина, пробегая мимо по коридору прочь от толпы – судя по надвигающему топоту, иначе не скажешь – пациентов. Срывающийся от ужаса голос Илона узнала почти моментально, бросившись к двери, но застыв с поднятой над щеколдой рукой. На нее вновь набросилась дрожь, стало страшно при мысли, что, покинув безопасное место, она тоже станет жертвой. Ей хотелось помочь, но также хотелось и жить.
Прости, София, я ничем не могу помочь. Ничем не могу помочь, ничем…
Зажмурив глаза, медсестра опустила лоб на прохладную поверхность двери и заплакала. Одинокие две слезы скатились по щекам, которые она поспешила стереть и собраться с силами. Но она ничего не могла поделать, ее словно бросило в омут воспоминаний, когда ей довелось побывать в рядах гуманитарной миссии в Афганистане. Грохот разрывающихся снарядов, затравленные войной и страхом беженцы, рыскающие военные. Даже тогда девушке не было так страшно, как сейчас.
Нельзя вечно бояться и сидеть здесь, нужно двигаться, убираться прочь.
Сбежать и никогда не возвращаться – Илона десятки раз задумывалась о том, чтобы покинуть психиатрическую лечебницу. Ей трудно было сохранять спокойствие, только вера в добро, ее заклятая мантра, помогали не упасть в глубокий колодец отчаяния. Порой ей хотелось отмахнуться от всего, признать, что никакого добра не существует, а мир погружен в серые тона. Но если она позволит себе эту слабость, то больше не сможет вернуть силы.
Ведь бежать некуда. За пределами Белого Лебедя меня также ожидает пустота…
Засов беззвучно выехал из петли, однако щелчок замка показался Илоне оглушительным. Она замерла, опасаясь, что привлекла чужое внимание, но, к счастью, коридор оказался пуст.
Привыкнув к полумраку, блондинка с замирающим от страха сердцем покинула временное убежище. Прежде всего она сняла халат, оставив на себе куртку Кристофа, чтобы не выделяться и хоть как-то бороться с холодом опустившейся ночи. В качестве оружия девушка подготовила ножку стула,
