– Где ж их взять-то, корабли? – досадливо скривился Воронков, не пытаясь съязвить, что моряки не плавают, а «ходят». – Яхты императорские англичанам да голландцам проданы, а военные корабли адмирал Лазарев в Гельсингфорс увел.
– Это как? Какой Лазарев? Тот, что вместе с Беллинсгаузеном Антарктиду открыл? – удивился штабс-капитан.
– Тот самый. Его по возвращению из экспедиции морским министром назначили и контр-адмирала присвоили. Только поторопились. Когда к присяге нужно было идти, он на флагмане в Финляндию ушел. Ну, а остальные капитаны за ним отправились.
По тому, как моряк вздохнул, было не понять – то ли укоряет, то ли завидует… – Замечательная новость! – восхитился Сумароков, обрадованный известием. Все-таки Балтийский флот остался в руках императора. – А Кронштадт как?
– А что с ним сделается? Кронштадт – он сам по себе. Когда революцию в столице делали, про него забыли, так его комендант вовсе объявил, что будет подчиняться императору Михаилу. В столицу пропускает только корабли с торговыми флагами. В апреле аглицкий фрегат чуть не потопил. Вы лучше скажите, что с моими людьми будет? О своей судьбе Воронков не спрашивал.
– Так вы же при деле, – кивнул Сумароков на котелок с недоеденной кашей. – Доедайте да и идите. Куда-нибудь…
Воронкову хватило ума не спрашивать – куда идти. Он ушел к костру, где успокоившиеся матросы пристраивали на угольки остывшую кашу. Война войной, а есть надо.
Из-за затянувшейся беседы обоз ушел вперед. Но не настолько, чтобы его было не догнать.
За несколько дней пути других караулов они не встретили. Фельдфебель из флотского экипажа покрякивал. Подполковник Беляев, видя досаду моряка, посмеивался. Значит – оставшиеся без командиров флотские, не выдержав голодных дней, разбежались…
Когда замаячили первые домишки и сараи, плотностью застройки показавшие, что это не какая-нибудь деревня, а бывшая столицы Великой империи, обоз встал.
Штабс-капитану Сумарокову и его саперам, маскировавшимся под возчиков, предстоял дальний путь – провести обоз к Петербургской стороне, а там вместе с лейб-гренадерами Муравьева осилить Петровский мост, связывающий Заячий остров с остальным миром, доставить провизию по назначению. «Белозерцам» же надлежало отвлечь на себя внимание – пошуметь как следует, а потом удирать.
Подполковник Беляев не часто бывал в Санкт-Петербурге. 13-й Белозерский полк квартировал то в Риге, то в Польше. Но все-таки доводилось. А с того момента, когда он последний раз здесь побывал, минуло полгода. Однако он совершенно не узнавал город. Вроде бы из донесений лазутчиков, рассказов купцов и крестьян, допросов военнопленных знал, что в столице произошли большие изменения. Но такого не ожидал! Окраина, по которой войско вступило в Питер, почти перестала существовать. Вместо бараков рабочих и домов обывателей зияли обгоревшие остовы. Ближе к центру, в «регулярной застройке» то тут, то там чернели руины. В большинстве окон вместо стекла белели свежие и темнели старые доски…
С окраины «белозерцы» продвигались на удивление легко, не встречая даже патрулей. Прошли по Литейному, бодро вышли на Невский. В Летнем саду, как доносила разведка, находилась артиллерийская батарея. Собственно, именно с этого места начинались укрепления мятежников. Солдат патруля и орудийный расчет перекололи штыками в считанные минуты. Но без выстрелов не обошлись. На то, чтобы пробежать по Невскому, к зданию Главного штаба, «генеральную» цель атаки, требовалось с полчаса. Но уже через сотню сажень стало ясно, что добраться не удастся. То ли Трубецкой с Бистромом оказались чересчур прозорливыми, то ли о кампании все-таки прознали. Не исключено, что легкость передвижения к столице и была обусловлена этим знанием…
Так это или не так, но времени для размышления у подполковника не оставалось. С двух сторон проспекта, из окон нескольких зданий по отряду началась стрельба. «Белозерцы» сразу же стали нести потери.
– Барабан – играть отход! – приказал Беляев.
Барабанная дробь, перекрывая выстрелы, дала сигнал к отступлению. Однако, согласно договоренности, отступление производилось не в обратную сторону, а в сторону Петропавловской крепости…
…Комендант Петропавловки не подвел. Лейб-гренадеры, штыками очистив мост, организовали круговую оборону, пропуская в крепость обоз.
Никита Муравьев, лично командовавший атакой, с недоумением покосился на здорового мужика, отдавшему честь по-военному:
– Саперного баталиона штабс-капитан Сумароков. Вы, верно, будете господином Муравьевым?
– Он самый, – кивнул капитан. Прислушиваясь к доносящимся выстрелам, добавил: – Давайте, штабс-капитан, в крепость. Там и знакомиться будем.
– Вы уходите, господин капитан, – сказал Сумароков. – А я со своими людьми еще тут побуду.
– В каком смысле? – не понял Муравьев, видя, как обозные мужики, разобрав ружья, становятся в строй, словно бывалые солдаты.
– Нам еще «белозерцев» надо дождаться…
– Отвлекают? – понимающе кивнул Муравьев и, дождавшись ответного кивка, сказал: – Ворота пока открытыми будем держать и с кронверка вас прикроем.
Капитан Муравьев, отдав честь младшему по званию, поспешил обратно. Его дело – крепость сберечь, а Сумарокову – своих товарищей встретить и помочь.
Уцелевшие «белозерцы» (а вместе с ними и их подполковник) все-таки успели прорваться к мосту. Взвод прикрытия продержался почти полчаса, но из тех, кто там оставался, не уцелел никто.
Сумароков очнулся от резкого запаха нюхательной соли, которую ему поднесли к самому носу. Услышал голос:
– Ишь, мальчишка совсем.
Сумароков не сразу разобрался, где же он находится. То, что не в тюрьме – это точно. Судя по широким окнам – в каком-то присутственном месте. Возможно, в Главном штабе. Или – на штаб-квартире. Кто его знает. Не того он был полета птицей, чтобы по штабам ходить.
Запекшаяся кровь залила глаза, смотреть трудно. Когда проморгался, удалось разглядеть длинный стол, за которым сидело два человека. Еще один расхаживал из угла в угол. Из сидящих узнал одного – полковника Генерального штаба князя Трубецкого. Князь раза два приезжал в их саперную школу. Правда, сейчас полковник – с эполетами генерал-лейтенанта. Второй – сухопарый, в гражданском платье, незнаком. Ну, а третий, расхаживающий – командир гвардейской пехоты, генерал от инфантерии Бистром Карл Иванович был личностью известной.
– Скажите, штабс-капитан, что такое вы затеяли? – поинтересовался статский.
– Михал Михалыч, – отмахнулся Бистром. – Чего ж тут спрашивать-то? Цель понятна: помочь мятежнику Муравьеву удержать крепость.
«Михал Михалыч, – пронеслось в голове у Сумарокова. – Стало быть, Сперанский!»
– Ну, мне интересно услышать из первых уст, – строго посмотрел Михал Михалыч на генерала, отчего тот несколько смешался.
«Дела! Генерал Бистром тушуется перед штафиркой?!» – подумал Сумароков, а вслух сказал:
– Вы бы, сударь, вначале представились. Почему я должен отвечать первому встречному?
– Извольте, – охотно откликнулся статский. – Член Временного Правительства. Председатель Правительственного Сената Сперанский. Можете называть просто – Михаил Михайлович.
– Насколько я помню, главой Правительственного Сената является князь Голицын, – усмехнулся штабс-капитан, превозмогая головную боль. – Сенаторов император утверждает.
– Это, молодой человек, мелочи. Название. Главное то, что я – законный глава, скажем так, законодательной власти. Вы, разумеется, не велика птица, чтобы я тут перед вами распинался, но замечу, что иностранные государства уже готовы признать законность Временного Правительства.
– Ну, еще бы да не признали, –
