Глава восемнадцатая
Штрафованный спецназ
Январь – май 1827 г. Подмосковье – Закавказье
Обозные лошади подъели все стога в округе, а армейский интендант пучил глаза и покрикивал, чтобы везли еще, в зачет старых и новых недоимок. Везли. Благо прежние недоимки, накопленные за чёрт знает сколько лет, были списаны после Манифеста об отмене крепостного права, а новых накопить еще не успели.
Крестьяне радовались, что в Люберцах формируется не кавалерийская, а пехотная дивизия. На кавалерию бы сена было не напастись.
Если посмотреть со старой колокольни храма святого Георгия на речку Люберку, диву даешься: вдоль берега на полверсты сплошные серые крыши, а между ними – дым костров.
Сотни ног вытоптали сугробы до черноты, чтобы поставить на промороженную землю солдатские палатки. Седые и лысые ветераны вкупе со стрижеными новобранцами утепляли холщовые стенки еловым лапником, умудрялись ставить внутрь крошечные печечки и жаровни из старых ведер или прохудившихся котелков. Спасались еще тем, что ночевали вповалку, как шведская селедка в бочках. Зато кормили солдатушек и кашей и кулешом «от пуза». А коли солдат сыт и делом занят, так никакая хвороба не страшна. А делом они были заняты с утра и до вечера.
Караульные, кутаясь от январской стужи в бараньи тулупы, только покряхтывали. Если раньше фельдфебели отправляли «на мороз» штрафованных и провинившихся, то теперь желающие стояли в очереди – по новому Уставу на морозе часовым можно было находиться не более двух часов, да еще полагалось чарка хлебного вина (это окромя обычной порции).
Конечно, будь на то воля командира полка, подполковника Дашко, он разместил бы всех по обывательским домам, но оных было немного. Еле-еле удалось распихать господ офицеров. Даже в губернском городе поставить на зимние квартиры целый полк очень сложно, так что уж там говорить про село?
А люди, между тем, подходили и подходили. Скоро подполковник Дашко стал полковником, а после Рождества пришлось разворачивать баталионы в полки и становиться командиром дивизии. Дивизия звалась Каргопольской, по прежнему наименованию полка, а новые полки названий пока не имели, нумеруясь «Первый», «Второй» и «Третий». Заслужат, будут у них названия. А может, когда война с турками да персами закончится, расформируют дивизию и вновь в перечне русских пехотных полков окажется Каргопольский пехотный.
По вечерам, отойдя от дневных хлопот, полковник вздыхал. Его не радовало повышение в должности и скорое повышение в чине – из штаба корпуса «по секрету» уже сообщили, что император вот-вот подпишет Указ о присвоении ему звания генерал-майора. Вот как только полковник доложит о том, что дивизия готова выступать на Кавказ, так и подпишет.
Корпус, должный отправиться на помощь Ермолову, комплектовался из двух дивизий, а не из трех, как положено. И дивизии вместо трехбригадного состава (по два полка в каждой бригаде) состояли из трех полков. Хорошо хоть, полки не додумались делать из двух баталионов! Но все-таки это был корпус, а дивизии – это дивизии.
В Люберцах формировалась 2-я Каргопольская дивизия, куда набирали военнопленных мятежников, присланных из Тихвина полковником Клеопиным, «южан», дезертировавших из армии во время бунта, и прочий сброд. Были еще и военные преступники, коим прохождение сквозь тысячу шпицрутенов было заменено на отправление в действующую армию. Офицеры были под стать солдатам. Кто-то успел «отличиться» на Сенатской площади, кто-то штурмовал Могилев, отбирая его у правительственных войск.
Полковника утешало лишь то, что командирами двух первых полков были поставлены надежные офицеры – подполковник Баруздин и майор Кижеватов. Ожидалось лишь прибытие «темной лошадки» – третьего командира, полковника Иванова.
В штабе корпуса сообщили уклончиво – боевой офицер, отличившийся в сражениях при Бородино и Лейпциге, кресты имеет, в последнюю компанию с поляками был в ополчении – при отступлении от Смоленска нижние чины выносили его на руках. Опять-таки неувязка. Коли служил в ополчении в чине полковника, стало быть – в летах. Почему же его переводят в кадровый полк?
«Ладно, посмотрим», – махнул рукой полковник. Новый командир полка должен был прибыть завтра. Хорошо, коли из Москвы к вечеру прибудет.
Полковник Иванов прибыл под утро, как раз к утреннему построению.
«Педант!» – похвалил про себя нового офицера Дашко, отвечая на приветствие. Первое впечатление неплохое. Прибыл вовремя, одет аккуратно, выбрит чисто. Следов возлияний не чувствовалось. Не будь у него фамилия Иванов, решил бы, что перед ним немец…
После развода командир дивизии представил полковника Иванова его подчиненным. От него не укрылось, что командир первого баталиона, капитан Майборода, исправляющий обязанности командира полка, при отдаче рапорта затрясся…
– Что с вами, господин капитан? – хмуро поинтересовался Дашко. – Заболели?
– Ничего-с, ваше высокоблагородие, – одними губами выдавил Майборода. – Нервы-с.
Дашко еще раз посмотрел на капитана. «Нервы-с у него, как у забеременевшей барышни!» – мысленно ругнулся, а вслух сказал: – Капитан, командуйте развод на занятия, а мы с вашим новым командиром побеседуем.
Майборода, вскинув руки к киверу, прохрипел что-то невнятное. Полковник Дашко поморщился и чуть-чуть было не заставил капитана повторить команду, но младшие офицеры и фельдфебели свое дело знали и без отцов-командиров.
Посмотрев, как полк побаталионно уходит с плаца (ну, с поля около села), Дашко вздохнул:
– Господин полковник, народ у вас разномастный. Тут и преображенцы, и семеновцы. Ну, кого поймали и в строй поставили.
– Понял, господин полковник, – кивнул Иванов.
– Пойдемте в штаб, – предложил командир дивизии. – Чаю с дороги попьете, позавтракаете.
Иванов отказываться не стал, кивнул, но как-то холодно. «Нет, определенно немец, хоть и Иванов», – решил Дашко. А фамилия… Ну, так и что, что фамилия? Сам полковник, хоть и происходил из природных казаков (дед при государе Петре Алексеевиче из нижних чинов стал прапорщиком, расчистив путь к карьере для потомков), любил при случае сказать, что его предком был шевелье д'Ашко, попавший на русскую службу при Алексее Михайловиче. Ничего, верили. Кто знает, может быть, этот Иванов – какой-нибудь Иоганман.
– Господин полковник, предлагаю в приватной обстановке именовать меня Дмитрием Николаевичем, – предложил Дашко, протягивая руку.
– Павел Иванович, – отозвался Иванов, вежливо прикасаясь ладонью к руке командира.
Войдя в дом, где в разные стороны от офицеров порскнули слуги, Дашко провел Иванова в свою комнату.
– Располагайтесь, – вежливо кивнул полковник.
Когда Иванов скинул шинель, звякнув орденами, командир дивизии только крякнул. Сам Дмитрий Николаевич наградами обделен не был, имел в собственном «иконостасе» и «Владимира», и «Анну» (понятное дело, что и памятные медальки брякали) но тут кресты посолиднее: «Аннушка» и «Владимир» на шее[12], что-то ненашенское. Три разноцветных креста. А, этот Дашко знал – синий крест на черной планке – «Pour le Merite»[13]. А вот этот, красненький крест на красной ленте с белым кантом[14]? Спросить постеснялся. И еще – белый эмалевый крест
