– Я постелила вам на первом этаже.
– Эм-м… – споткнувшись на пороге, Алекс поднимает взгляд на женщину, скидывающую сандалия. – Сколько тут всего комнат?
– Две, – просто отвечает она и кивает на слегка облезшую деревянную лестницу в конце коридора. – На каждом этаже по комнате. Ванна и туалет – на втором, кухня – на первом.
– Компактно…
«Значит, мне не показалось, этот дом лишь чуть больше моей квартиры…»
Кивнув, женщина ещё пару секунд смотрит на Алекса, словно ожидая ещё каких-то вопросов, а потом направляется к лестнице. А ему не остаётся ничего другого, кроме как тоже сдвинуться с места, пропуская в дом остальных, уже расплатившихся с таксистом и забравших вещи из машины.
В прихожей оказывается слишком тесно для трёх человек с багажом. Первым быстро разувается Григорий и, как-то уж слишком привычно закинув ботинки в стойку для обуви, без всяких сомнений проскальзывает мимо Алекса в комнату. А Алекс в этот момент почему-то вспоминает его ответ пограничнику… о том, что он не впервые в Израиле. Точно так же, как и Максим. И этот дом… может ли быть, что они раньше жили тут вместе?
В конце концов, это ведь самая «голубая» страна на планете. Плюс безвизовый режим. Имея деньги, ничто не мешает летать сюда хоть каждые выходные…
Горячо.
Прямо посредине груди. Будто ударили раскалённым ножом.
Что это? Злость? Или ревность?
На нетвёрдых ногах Алекс направляется туда, где по описанию женщины располагается кухня. Не включая свет, находит раковину, подставляет под струю воды стакан, снятый с сушилки, а потом залпом осушает его. А потом переключается на старенький холодильник. Распахнув и уставившись в белоснежное нутро невидящим взглядом, Алекс пытается разобраться, что хуже: жить в одной комнате с посторонним, или то, что этот посторонний является не только бывшим его парня, но к тому же вполне мог предаваться с ним плотским утехам в этом самом доме… может, даже на той же самой кровати…
Словно в ответ на его мысли за спиной вдруг раздаются тяжёлые шаги: когда Максим не пытается подкрасться, то не старается ходить тише.
Алекса обнимают со спины, наваливаясь сверху совсем не маленьким весом, накрывая бандажем с гипсом одно плечо и втыкая острый подбородок в другое.
– Эх… – опаляет ухо горячий, но разочарованный вздох. – Хочешь, я схожу куплю что-нибудь?
Только теперь Алекс понимает, что всё это время пялился в пустой холодильник.
– В четыре часа ночи? – отзывается он, пытаясь улыбнуться. – Забей. Переживу.
– Тогда… пойдём спать? – почему-то нерешительно предлагает Максим.
– Там хотя бы две кровати?
– Одна…
«Вот ведь радость-то!»
– …так что кому-то придётся спать на полу.
– Интересно, кто это будет?
– Точно, не ты, – обнявшая Алекса рука напрягается сильнее, теснее прижимая его к твёрдой груди. – И не я. А вообще, было бы не плохо, чтобы этот кое-кто с завтрашнего дня переехал на второй этаж… что скажешь?
– Я-то «за», – с трудом вздыхает Алекс (слишком тесно для полноценного вздоха). – Но вот кое-кто другой, а точнее – другая – явно будет против.
– Думаешь?
– Уверен.
– Хм-м… Ладно, поживём – увидим.
Наконец непреподъёмная тяжесть пропадает – и кости Алекса перестают трещать. Но стоит ему развернуться, как было ослабевшая рука соскальзывает к пояснице и даже заставляет его прогнуться назад.
– Больше ничего не хочешь сказать?.. Или, может, спросить?
Отросшие волосы Максима щекочут лоб. Его губы так близко, что двигаясь, задевают ресницы. Алекс сглатывает подкативший к горлу комок и тихо спрашивает:
– Почему в иудейском государстве разрешены однополые браки? Разве религия не против гомосексуализма?
Сначала Максим вообще никак не реагирует на вопрос, но секунд десять спустя отстраняется. Свет из незакрытого холодильника подсвечивает нахмурившиеся брови и острый взгляд.
– Только это?
Алекс кивает. Похоже, Максим догадывается, что творится у него на душе, и даже не против поговорить об этом. Но Алексу совсем не хочется выставлять свои мысли на показ. И страхи. Он вообще бы предпочёл сделать вид, что их нет. Ведь намного круче быть невозмутимым и спокойным, уверенным в себе и своём партнёре… а не жалким ссыклом, дёргающимся из-за всего подряд.
– Х-ха… – Максим отпускает его окончательно, прикусывает нижнюю губы, о чём-то задумавшись, и наконец серьёзно произносит, словно повторяя где-то прочитанное или от кого-то услышанное: – Ортодоксальные евреи всё ещё против однополых браков, однако именно религиозная верхушка разрешила гомосексуалистам заключать законные союзы, то есть при участии раввина. Однако при одном условии – что они не будут заниматься анальным сексом… кхм, как же там… ага: «не употреблять друг другу в зад, а только в рот». Когда в паре один или оба не евреи – максимум на что они могут надеяться, так это на признание незарегистрированного сожительства. Это не совсем брак, однако так же даёт ряд прав, например, усыновлять детей или передавать наследство, получать ссуды на приобретение жилья и так далее…
Чем дольше Максим говорит, тем официальные становится его речь. И это напоминает Алексу, что тот по образованию всё-таки юрист.
– Вы это в универе проходили?.. Или ты специально интересовался?
В ответ Максим прищуривается, пряча и так глубоко посаженные глаза в тени длинных ресниц.
– А что? Хочешь получить местное гражданство? На твоём месте я бы выбрал Амстердам… или Берлин…
Алексу чудится насмешка в его голосе. Но вдруг тот оборачивается, а Алекс замечает спустившуюся со второго этажа Надежду. Весь коридор отлично просматривается из кухни, так что им обоим видно, как женщина подходит к их комнате, перекидывает через порог принесённые с собой подушку и одеяло, а потом, так ничего и не сказав, возвращается обратно к лестнице.
– Ну… по крайней мере…
Кажется, Максим пытается сказать, что у Григория, похоже, всё-таки есть шанс на переезд этажом выше – но почему-то он так и не договаривает. И Алекс тоже решает оставить своё мнение при себе. Обойдя Максима, он отправляется в отведенное им помещение.
Внутри оказывается довольно обычно: ковёр на
