Встав за группкой из трёх стрекочущих девушек, Алекс морщится – снова начинает гудеть голова. Очередь продвигается медленно, за спиной то и дело тормозят машины или раздаются всякие: «привет», «эй, я тут», «давно ждёшь?» – и постепенно он перестаёт реагировать на них, как и оборачиваться и пытаться найти взглядом знакомую фигуру в красном…
«Хотя, какой красный? Макс же теперь щеголяет в коричневом…»
Денег на карточке оказывается не больше, чем неделю назад, только зарезервированная банком сумма, чтобы счёт не закрылся. Толпа у входа в кинотеатр начинает редеть. Прошло уже больше, чем пять минут, и даже больше, чем полчаса. Сеанс давно начался. Алекс стоит, прислонившись к круглой, отделанной под мрамор колонне, и смотрит на яркие смазанные огни проносящихся мимо машин. Eму всегда нравилось тёмное время суток и вся эта иллюминация. Но на душе неспокойно – Алекс уговаривает себя, что случилось что-то серьёзное, ведь иначе бы Максим позвонил и предупредил о задержке… но именно это и вызывает тревогу.
«Может, он так избил Николя, что его арестовали?»
«Или авария на дороге?»
«Или папаня решил снова вмешаться?»
Но ожидание не слишком затягивается – с опозданием в сорок минут среди прохожих наконец-то появляется высокая фигура в кожаной куртке и с растрёпанными ветром волосами. Выдохнув, Алекс шагает ей на встречу, но тут же замирает на месте: опущенная голова, засунутые в карманы руки, ссутулившаяся спина – Максим идёт быстро и целеустремлённо. Алексу даже кажется, что его сейчас ударят.
«Он всё знает…»
– Почему ты не сказал?!
Остановившись на расстоянии шага, Максим произносит это с надрывом, но так тихо, что из-за уличного шума едва удаётся расслышать. Но постепенно его голос начинает набирать громкость:
– Ты не доверяешь мне? Боишься, что станешь мне противен? Или что я слечу с катушек и брошусь убивать? Ты ТАК обо мне думаешь, ДА?!
Под конец несколько прохожих даже замедляют шаг, оборачиваясь на крик. Алекс впервые видит, чтобы Максим настолько потерял над собой контроль. Он же всегда такой сдержанный. Такой спокойный.
Вдруг за плечи хватают и встряхивают, словно куклу, подкативший к горлу комок застревает на вдохе… впрочем удар спиной об колонну тут же отправляет этот ком обратно в желудок. Глаза Максима скрыты в темноте и совершенно невидимы, но горькая складка губ кажется наполненной презрением.
– Я… никогда… – слова с трудом проталкиваются через горло.
Но его снова встряхивают, заставляя подавиться ими.
– НЕ ВPИ!
Отвернувшись и уронив взгляд, Алекс принимается разглядывать рекламу сотовой связи – ядрёно-жёлтую и раздражающе-жизнерадостную.
Наконец его отпускают. Но вместо привычного «извини» царит молчание. И тогда затопившая внутренности обида выплёскивается уже из Алекса:
– А ты много мне рассказывал? Ну хоть что-то особенно важное и личное? Например, что твоя мама в психушке? Или что ты убил человека?
Слова жгут корень языка. Мир пытается покачнуться, но колонна служит надёжной опорой.
И вдруг становится свободнее. Максим отступает назад. Шаг, ещё один… он всё ещё смотрит на Алекса… но вот уже отворачивается и врезается в толпу.
Это даже больнее, чем пинок в солнечное сплетение. Хочется сползти на асфальт и обнять колени руками, сжаться, исчезнуть… но вместо этого Алекс заставляет себя глубоко вздохнуть и посмотреть на тёмное небо. Звёзд совершенно не видно.
«Я не должен был этого говорить… не так. Не сейчас… Но и он тоже мог бы… Чёрт!»
Оттолкнувшись от колонны, Алекс направляется в противоположенную сторону. Но стоит пройти несколько шагов, как в метре от него к тротуару притирается большая чёрная машина с округлыми формами.
– Максим Юрьевич не с вами? – высовывается из-за двери голова в фетровой шляпе.
Кажется, его зовут Валентин.
– Уже нет.
– А где он?
– Разве вам не лучше знать?!
Фыркнув, Алекс отворачивается и, так и не остановившись, переходит на быстрый шаг, словно стремясь убежать от автомобиля. Впрочем, никто и не пытается его догнать.
Он снова вспылил. Снова был не прав. Но кому какое до этого дело?
На конечной остановке толпа народа, и весь подъезжающий транспорт мгновенно забивается битком. Алекс стоит чуть в стороне, наблюдая за штурмом автобусов и газелек. Влезать в них и сдавленным трястись всю дорогу нет никакого желания. Но спустя минут сорок ему всё же удаётся забраться в маршрутку и даже занять сидячее место.
Мама встречает Алекса в коридоре, едва заслышав поворот ключа в замке. Но почему-то, увидев его, лишь кивает сама себе и скрывается в комнате. Бледная, растрёпанная, в изношенной ночной сорочке. И это старая подруга самого влиятельного в стране адвоката? Может, про «самого» Алекс и погорячился, но суть ведь остаётся прежней: сложно представить, что именно связывает обычную проводницу и такого «большого» человека. Они ведь даже из разных городов.
– Ма, ты ничего не хочешь мне рассказать?
– О чём?
Алекс заходит в комнату и плюхается на кровать. И принимается наблюдать, как быстро двигается игла с нитью в руках мамы – она штопает его носки.
– Например, о Юрии Васильевиче Зотове.
– Нет.
В прошлый раз подобный ответ остановил Алекса, но сейчас у него не то настроение.
– Почему?
– Потому что тебя это не касается.
Жёстко. Обычно она начинает так вести себя, когда обижается. Только вот чем он уже успел её обидеть? Ведь только пришёл… или это ещё с прошлого раза? Из-за всей этой истории с Максимом?
– Он что, был твоим любовником?
Вскинутый взгляд стремительно заполняется праведным гневом. Ну конечно, как он посмел… Советское воспитание и всё такое…
– Это твой дружок тебе такое сказал?
«Тц, опять двадцать пять!»
– Причём тут Макс?! Ничего он мне не говорил! Он мне вообще ничего никогда не говорит!!!
Отвернувшись к стене, Алекс накрывает голову подушкой. В висках пульсирует кровь, глаза начинает щипать. Почему-то ему сейчас в сто раз больнее, чем от похабных усмешек и грязных действий тех уёбков… Всего два человека дороги ему. И оба от него отвернулись.
– Мы встречались, – вдруг доносится сквозь толщу куриного пуха. – Ещё до знакомства с твоим отцом. Но родители Юры присмотрели ему партию получше.
– Так старик родился в Ярославле?
– Да, он родился и вырос здесь, но друг его отца переехал в Москву, там женился, и когда у него родилась дочь – кажется, они сразу договорились поженить своих детей.
– Но это же… как в средневековье!
Скинув подушку, Алекс садится и смотрит на мать во все глаза. Она же аккуратно растягивает дырявую пятку носка на старой лампочке и продолжает штопку.
– Мам, если бы он любил тебя…
– То что? – она снова поднимает взгляд, но тут же возвращает обратно к шитью. – Наплевал
