Алексу приходится отступить от двери – тонкий ручеёк из пациентов и посетителей начинает вытекать из холла, хотя внутри ничего особенного и не происходит: просто четверо бритоголовых шкафов расположились по периметру, а ещё один замер в двух шагах от своего подопечного, вроде бы мирно беседующего с кажущейся ещё меньше в этой сгустившейся атмосфере женщиной.
Kое в чём Надежда права: Алекс чувствует, что может сорваться в любой момент – нервы застыли, замёрзли и тихонько потрескивают, словно лёд на морозе, вот-вот готовый дать трещину. Но пока Алекс лишь пристально следит за растерянным выражением лица матери. И если на нём отразится хотя бы тень беспокойства…
…то что?
«Что я сделаю?
…нет, ждать бессмысленно – кто знает, о чём он ей там говорит?!
Tак почему же я медлю?..
…потому что боюсь?
Нет, дело не в этом! Просто если я ворвусь туда, мама только ещё сильнее занервничает…»
Вдруг один из телохранителей подходит к Виталию Голове и склоняется к его плечу, а пару секунд спустя бывший мэр оборачивается, блеснув сединой на висках.
Алекс даже не успевает толком поймать взгляд олигарха, как…
– Виталий Гаврилович просит вас подойти.
Этот телохранитель только что стоял к нему спиной, но вот уже придерживает открытую дверь. Он кажется бритоголовым из-за слишком короткого ёжика волос, а из-за пустых, абсолютно равнодушных глаз – роботом, обтянутым человеческой кожей. Алексу остаётся только выдохнуть и перешагнуть порог.
Но позади уже раздаётся:
– Что?! Почему вы меня не пускаете? Я его адвокат!
– И всё же, вам лучше подождать…
– На каком основании вы ограничиваете перемещения в этом месте? Это больница! А не частная территория!
В холле ещё много людей, которых можно назвать посторонними: пациенты и их посетители, не прочувствовавшие обстановки и оставшиеся на своих местах – и все они сейчас оборачиваются к выходу на главную лестницу, где охранник перегородил рукой путь довольно громко возмущающейся женщине. Алекс замечает, как поморщившись, бывший мэр быстро говорит что-то шкафу рядом с собой, и тот в свою очередь начинает шевелить губами…
– Хорошо, проходите, – пару секунд спустя доносится от двери деревянный голос без намёка на сожаление или досаду. Охранник просто делает свою работу и выполняет приказ, похоже, полученный через тонкую гарнитуру, обвившую квадратное ухо.
А Виталий Голова тем временем уже поднимается с дивана, расправляет полы короткого пальто и неожиданно расплывается в широкой профессиональной улыбке:
– Приятно познакомиться с вами, Александр. Cкажите, вам передали моё предложение?
Он не должен так улыбаться. Не должен говорить так открыто и жизнерадостно. Это звучит и смотрится слишком неправильно… но зато мама пока выглядит лишь настороженной, но не испуганной или рассерженной. И это самое главное. Однако инстинктивно Алекс чувствует, насколько тяжела эта наигранная лёгкость. Ведь у него нет другого выбора, кроме как тоже улыбнуться – под пристальным взглядом матери, явно пытающейся понять, что происходит. Видимо, Голова не успел ей рассказать ничего важного… или с самого начала не планировал это делать.
– Передали, – наконец осторожно отвечает Алекс. – Я как раз думаю над этим.
– Очень хорошо! – ещё шире растягивает губы бывший мэр и отступает в сторону, словно приглашая Алекса присесть на диван, а сам опускается на мягкий валик боковинки. – Когда мне сказали, что вы решительно отказались… это немного меня расстроило. Однако теперь я, кажется, понял причину ваших колебаний.
– Саша, о чём он говорит? – мама хмурится и плотнее прижимает к животу край пакета загипсованной рукой, висящей на привязи.
Опасно. Очень опасно. Ей совсем нельзя волноваться, но этот ублюдок, не прекращая улыбаться, продолжает наблюдать за накаляющейся обстановкой. И получается, что единственный сейчас, кто заставляет маму всё сильнее беспокоиться – это медлящий с ответом Алекс. Но он просто не может быстро придумать подходящее объяснение. И даже стоящая за спиной Надежда никак не пытается ему помочь.
Но повисшее молчание неожиданно разбивается.
– Что, вы не знаете? – густые брови бывшего мэра удивлённо приподнимаются, когда он оборачивается к матери. – Александр вам не рассказал?
Запоздалая и насквозь фальшивая реакция.
– О чём? – пакет сминается, сильнее прижатый гипсом к животу. – Я не…
– Хватит, – не выдерживает Алекс.
– Саша?
Улыбка Виталия Головы гаснет. Зато теперь он щурится, будто объевшийся сметаны кот, но в глубине тёмных глаз мерцает что-то острое и безжалостное.
– Mа, тебе лучше вернуться в палату. Я всё объясню потом.
– Но, Саша…
– Пожалуйста, ма. Оставь это мне, хорошо?
Произнося эти слова, Алекс не сводит глаз с мужчины с побитыми сединой висками и лишь краем глаза видит, что мама продолжает сидеть. Она всегда была упрямой и, приняв решение, никогда не отступала от него. Это касалось и мелочей, таких как ужин точно в шесть часов вечера или неизменный в течении более, чем двадцати лет, рецепт котлет… и жизненно важных вещей, вроде отказа от развода с отцом, несмотря на то, что жизнь с ним под одной крышей приносила лишь мучения. Алекс часто не понимал, почему она делает то или иное, однако рано или поздно оказывалось, что у любых решений всегда были весомые причины. Однако теперь настала его очередь быть упрямым и заботиться о ней, не вдаваясь в детали.
И если ублюдок специально завёл при матери разговор, заставляющий её нервничать…
То это самый настоящий шантаж.
«Он показывает мне, что жизнь мамы зависит от моего решения? Вот так просто и неприкрыто?»
Даже в фильмах злодеи обычно действуют более скрытно. И глубоко внутри Алекса всё ещё шевелится подозрение, что это лишь сон, что такого не может происходить на самом деле.
А холл тем временем уже успел ещё сильнее опустеть: осталась лишь пара человек у окна, да трое недавно вышли из отделения и уселись на соседний диван. Вряд ли кто-то из них не узнал своего бывшего мэра, да и телохранители не то чтобы незаметны, так что любопытные взгляды мелькают тут и там. Но Виталия Голову они, кажется, совершенно не волнуют. Конечно, он ни в кого тут пушкой не тычет, и даже в словах его не было ничего угрожающего… однако это его напускное дружелюбие по-настоящему пугает.
А мама тем временем продолжает ждать ответ. Прошло уже больше минуты, как Алекс попросил её уйти и с тех пор замолчал. Скорее всего с каждой секундой она нервничает всё сильнее, но кто знает, не окажется ли необдуманное объяснение последней каплей яда для ослабшего сердца?
Однако у бывшего мэра, похоже, не так уж и много свободного времени. Постепенно его дружелюбие начинает увядать, а взгляд становится всё серьёзней.
–
