– Василиночка, садись за стол, – нежно проворковала мать.
Василина перевела на нее пустой, ничего не выражающий взгляд.
– Садись, садись, – мать подошла и нежно погладила ее по голове, стараясь не испортить прическу.
Девочка села. Перед ней поставили чашку с чаем, однако вазочку с печеньем отодвинули подальше. В глазах у девочки мелькнули обида, разочарование и голодный огонек.
– Вы знаете, – снова защебетала мать. – Вчера был кастинг, и Василиночку будут снимать в рекламном ролике. Она будет рекламировать йогурты. Если все пройдет удачно, то для ее героини напишут еще несколько серий. Но теперь надо держать себя в форме. Сами понимаете, жирная девочка не может рекламировать йогурты. А Василиночка у нас пока еще жирновата.
Анна перевела взгляд на девочку, которая пожирала глазами печенье. В уголках ее губ скопилась голодная слюна. Даже отсюда Анна слышала урчание в ее животе.
– Это ведь так сложно, – сказала мать. – Так утомительно. Настоящая работа. Все эти съемки, кастинги, фотосессии, портфолио. А внешний вид? Представляете, сколько возни с внешним видом? Волосы, кожа, зубы. Чтобы ни диатеза, ни кариеса. Упаси бог от ветрянки – это ж потом ходить в зеленке, как леопард. А сколько у нас кошек во дворе! Не дай бог подхватить стригучий лишай! А бабульки с внучатами на детской площадке? Так и норовят угостить какой-нибудь сладостью! А это же жир, жир, жир! На ляжках, на жопе, на лице.
Она ущипнула Василину за то, что считала щекой. На самом деле – впалую кожу, обтягивающую челюсти. Девочка поморщилась от боли, но промолчала. Вазочка с печеньем словно гипнотизировала ее.
Анна просидела у них еще час. Ее набивали информацией – как мешок набивают сеном. Пустой, ни к чему не ведущей информацией.
«Знаете, как сложно пройти кастинг? Знаете, как мы готовимся к фотосессиям? А вот был случай, когда Василину слегка придушил удав. А еще у нее как-то выпал молочный зуб прямо перед сессией – пришлось приклеить суперклеем… Она у меня спрашивает – мама, что такое птичье молоко, – неужели птичек доят, как корову? Почему тогда оно такими коричневыми кубиками? Представляете, как смешно? А ирис «Кис-кис» – она думает, что так кота зовут: Ирис-Кис-Кис! Смешно же, правда?..»
Бред, бред, потоки бреда. Мать Василины напомнила Анне птицу в разгар брачного сезона. Того же голубя, который самозабвенно курлыкает, словно сам с собой, упоенный своей песней, очарованный собственной красотой. Отец продолжал сидеть монументальным изваянием, напряженно следя за супругой. Девочка смотрела на печенье и жевала пустыми челюстями.
Уходя, Анна попрощалась с ней, но Василина ничего не ответила, лишь мельком бросила краткий взгляд мутных голубых глаз. Анна погладила ее по голове – девочка снова не отреагировала. Одна из заколок расстегнулась под ее ладонью – и Анна почему-то машинально спрятала ее в кулак. А потом, в лифте, – в карман.
Выйдя из подъезда, Анна вдохнула свежий теплый воздух. Ей казалось, что она вырвалась из липкого мутного морока. Морока, который, как зловонная жижа, как плотная паутина, облепил ту богато обставленную квартиру на восьмом этаже новенького дома. Анна присела на скамейку.
Василина была жива – это ясно как божий день. Но кто же та девочка, которая представилась Василиной? Почему она так сделала, зачем? Даже если на минутку представить, что это совпадение – удивительное, странное, непостижимое совпадение в столь редком имени, то как объяснить все эти рисунки – стилизованные изображения фотографий, камер, софитов. Особенно учитывая похожесть девочек. Словно та «Василина» – тот призрак мертвой девочки, который обитает сейчас на восьмом этаже Общаги, хочет украсть личность этой Василины – маленькой, молчаливой, беззащитной. И поэтому врет – отчаянно врет, прикидываясь ею. Но это невозможно – мертвые дети не могут врать. Только тот, кто умер взрослым, может придумывать, лгать, наводить тень на плетень. Мертвые дети чисты, как венецианское стекло. Они просто не умеют врать.
* * *Сидя в своем кресле, Анна рассеянно вертела заколку в руках. Обычная девчачья заколка-невидимка с единорогом. Чуть облезла на краях – наверное, любимая и оттого долго носимая. Детям – не только мертвым, но и живым – так нужно что-то свое, привычное, хорошо знакомое, что идет с ними через месяцы и годы, что растет вместе с ними, взрослеет вместе с ними. Игрушка, одежда – или вот, как сейчас, обычная заколка. С заколками даже проще – они совершенно незаметны, и поэтому их можно всегда держать при себе. На себе. Надо будет вернуть заколку Василине…
Настоящей, живой Василине.
Но кто же тогда обитает тут, среди ее детей? Что за чудовище, прикинувшееся ребенком – и проколовшееся на одном-единственном, но неизменном правиле: мертвые дети не умеют врать?
– Ты кто? – подошла Анна к «Василине».
Существо, прячущееся под маской девочки, отхаркнуло кучку песка, старательно разгладило ее ладонью и написало:
ВАСNЛИNА.
* * *Анна вновь пришла к этому дому спустя три дня. Дети на площадке с удивлением разглядывали странную женщину с воздушным шариком. Анна улыбнулась им как можно добрее. Дети замерли, а потом синхронно повернулись к своим игрушкам. И хорошо, что отвернулись, иначе бы они увидели, как нить от шарика в руках Анны вытянулась до восьмого этажа.
– Да, я вижу ее комнату, – донесся сверху тихий голосок Джонбенет Рэмси.
Для всех она была шариком нежно-лилового цвета. И только Анна видела вместо шарика шестилетнего ангелочка из Атланты, самую красивую девочку Америки девяностых, убитую при не выясненных до сих пор обстоятельствах.
– Расскажи, что там, – попросила Анна.
– Кроватка. Розовая, с балдахином. Кружевным. У меня тоже такой был. Три подушки, коврик. Как будто чья-то шкурка. Куклы. Их много, очень много – раз, два, три, четыре, пять… еще раз, два, три, четыре, пять.
Джонбенет умела считать только до пяти. Как Анна ни билась, но девочка упорно продолжала считать только до пяти. Словно цепляясь за это. Словно это было последнее, что связывало ее с прошлым. С жизнью.
– …еще раз, два, три, четыре, пять. Их описывать?
– Нет, – сказала Анна, глядя на листок с зарисовками, которые сделал Коля по рассказам Василины. – Там есть еще что-нибудь?
– Там много всего, – ответила Джонбенет. – Шкаф, стол, стул, лампа. Обои. Пони.
– Где пони? – не поняла Анна.
– На обоях пони, – пояснила Джонбенет. – Нарисованы. Милые пони. У меня тоже такие. Были.
Анна снова посмотрела на листочек. Там были схематично набросаны очертания лошадей. Наверное, именно так Коля понял объяснения «Василины» про пони на стенах. А может, и нет. Может, это были другие лошади.
– Что еще? – спросила Анна.
– Вы кого-то ищете? – От вкрадчивого голоса за спиной она вздрогнула.
– Что? – Анна обернулась, поспешно сматывая ниточку шарика.
– Ищете кого-то? – повторила аккуратная старушка лет восьмидесяти. В руках она держала полиэтиленовый пакет, из которого выглядывала кошачья голова с любопытным взглядом.
– Мяу, – сказала голова при виде Анны.
– Мяу, – ответила она ей.
Старушка наблюдала за этим обменом новостями спокойно, словно каждый день была свидетелем разговоров человека с котом.
– Васенька,
