Заказ подоспел аккурат к последней затяжке. Козинцев поблагодарил официанта, поднял крышку с судка с горячим и, заткнув за ворот салфетку, приступил было к трапезе, но тут обнаружил, что официант все еще стоит рядом. Хмыкнув, Козинцев полез в карман полевого подполковничьего кителя – за чаевыми.
– Вот, любезный. Прими-ка от щедрот. – Козинцев протянул официанту два девятирублевика.
Официант, однако, денег не принял.
– Не извольте беспокоиться, Лавр Бенедиктович, – сказал он вместо этого странно знакомым, совсем не мужским голосом, от звуков которого по спине Козинцева промчались галопом ледяные мураши, и валькирия, пронесшись мимо на ином плане бытия, лениво шевельнула корни волос ветром от своих крыльев.
На него спокойно и выжидающе смотрела пара самых прекрасных на свете глаз, которые он уже и не чаял увидеть.
– Ф-фима, – только и сказал, заикаясь, Козинцев.
6. Вчера. Норт-ПеттерсбергОтходя от процедуры приживления гальдраставов, Козинцев скользил разумом по структуре Мироздания. Тело же, облаченное в казенный халат, отдыхало в удобном кресле у окна лазарета Третьего Отделения на верхнем ярусе одной из трех башен неонордической архитектуры, что были пристроены к классическим очертаниям Микаэлевского дворца в последние полвека.
Предплечья, плечи и спина зудились, привыкая к гальдраставам. Рунические символы, исполненные дремлющей Силы, хранились в Арсенале за семью печатями и извлекались оттуда лишь по особенным случаям. Стало быть, ситуация и впрямь серьезнее некуда. В Шанхае, к примеру, гальдраставов у Козинцева не было – Канцелярия купилась на умело подброшенную дезу, и обманчиво безобидная операция обернулась катастрофой.
На ошибках учатся. Теперь он готов встретить врага во всеоружии.
В западном направлении над морем крыш в неярких лучах солнца горели сусальным золотом долгоскатные крыши главного храма Империи. Золотой меч Тира сиял на шпиле высоко над городскими кварталами. Золотая цепь, опоясывавшая храм над уровнем первого яруса, впечатляла массивностью звеньев, являясь свидетельством богатства Империи.
Капище, символизируя Круги Мироздания, земные и небесные, разбегалось от храма концентрическими кругами каменных стел, изукрашенных тонкой резьбой. Круги рассекались радиальными аллеями, по которым степенно прогуливались служители культов. В центре сквера с алатырь-камня тянул к небу ветви молодой – саженей тридцати еще в высоту – иггдрасиль.
Когда несколько лет спустя его ствол достигнет толщины в десятки обхватов, его верхушка пройдет сквозь вечные облака и коснется ствола Большого Древа. Вплетется в него, сольется с плотью Праотца, разделит с ним силу, окрепнет и возмужает, превратившись в еще один из Корней, неутомимо вгрызающихся в твердь земную, чтобы добраться до пламени ядра, досыта напиться нестерпимым жаром – а потом отдать его миру.
Все это уже было, было… Эоны назад, до Великой Битвы, Древо Древ спустилось к Солнцу из межмирового эфира и оплело каждый из десяти миров, нанизав их на свои ветви, пустив в них корни, связав и объединив их. Возникший путь между мирами был долог, но преодолим, а для торопыг построен был богами Радужный Мост. Боги, люди и нелюди без страха странствовали между мирами.
Десять миров существовали в ветвях Иггдрасиля в единой связке – как пелось в «Старой Эдде». От огненного цветка Солнца и раскаленного Муспельхейма до Нифльхейма, граничащего с межзвездной бездной Гинунгагапа, – система миров была единым организмом, своим существованием обязанным величию Отца Деревьев.
И был мир, и люди были братьями жителям иных миров, и не было закона крови между людьми и нелюдями, и боги чинили свои интриги, не вмешивая смертных в свои непонятные для них дела…
Золотой век.
Но все когда-нибудь кончается.
Сперва всемогущие боги заскучали от стабильности бытия. Потом расшалились. Потом грянул Рагнарек, и мир никогда уже не был прежним.
Теперь, эоны спустя, все повторяется вновь – более камерно, касаясь только Мидгарда. Но, вне зависимости от масштаба, конец света остается концом света.
И заявление фон Брокка о неких гостях с изнанки неба в этой связи выглядело еще более странным.
Каким бы чудачеством это ни выглядело – приказы начальства не обсуждаются.
Но обдумывать их не запрещает никто.
7. Сегодня. Лунный экспресс «Иггдрасиль»– Здравствуй, Лавр.
От звука ее голоса Козинцева кинуло в жар.
Стыд. Гнев. Ощущение обмана и непоправимости содеянного.
«Я бросил тебя тогда, в Шанхае».
«Знаю. Не твоя вина».
«Но…»
«Забудь. Мы здесь не за этим».
Взгляды порой способны сказать многое.
Параноик-профессионал внутри Козинцева посылал сигналы тревоги: вот она, мотивация для перехода на другую сторону – растерянность, боль… Месть! Вот он, потенциальный коллаборационист! Она…
Козинцев знал Серафиму десять лет, весь бесконечно долгий последний год считая ее безнадежно, окончательно мертвой. В такое развитие событий он поверить не мог. Гальдраставы, укрытые от чужих глаз под одеждой, тоже мирно молчали.
Нет.
Не она.
Какое облегчение.
– Работаем в паре, как в старые добрые времена, – сказал Козинцев.
– Годится, – легко согласилась Серафима. – Меня предупредили, что я узнаю второго агента. Я и узнала.
Она улыбнулась уголками губ. Перекинула через руку полотенце. Отошла, отлично имитируя мужскую походку и опустив строй своего голоса с женского сопрано до вполне мужского тенорка.
Козинцев, отходя от потрясения, смотрел ей вслед.
Публики в зале прибавилось. Свободных столов почти не осталось. Не чувствуя вкуса, Козинцев доел жаркое, залпом опрокинул в горло граненую стопку ледяной водки – и тут почувствовал на себе чужое внимание. Нарисованные руны толкнулись в тело предупреждающей вибрацией: враг! Враг рядом!
Нечасто, но все же случается, что противник обнаруживает себя в самом начале операции. Что ж, похоже, сейчас был именно такой случай. Промедление было смерти подобно, но поспешать следовало медленно, чтобы не вспугнуть чужака. Напустив скучающий вид, Козинцев бросил на стол ассигнацию, прошел на внешний балкон и стал ждать, глядя на мир вокруг сквозь тончайшую пленочку энергетического поля, отделяющую межзвездный эфир от воздуха, тепла и света.
Мидгард отсюда выглядел огромной вогнутой чашей, полной света и облаков. Небеса сияли отраженным Осколками светом. Ствол Древа казался горным хребтом, по бесконечному гребню которого мчался к своей цели «Иггдрасиль». Луна была все еще не видна, сколько ни запрокидывал голову, опасно отклонившись за перила и вдавившись затылком в упругость незримой преграды, Козинцев. Мир был полон звезд. Одна из звезд увеличивалась, приближаясь. Козинцев хотел настроить скрытые линзы своего правого глаза, чтобы рассмотреть звезду получше, но не успел.
Гальдраставы завибрировали было, когда открылась и закрылась ведущая на балкон дверь, но тут же успокоились: непосредственной опасности нет. Рядом с Козинцевым облокотился о перила тот самый, замеченный еще на перроне денди с большим попугаем на плече. Попугай смерил Козинцева ехидным взглядом блестящих, словно черные жемчужины, глаз. Пренебрежительно щелкнул клювом и утратил к Козинцеву всякий интерес.
Оркестр, почти усыпивший публику неторопливой пульсацией басов и вкрадчивым воркованием духовых, вдруг вжарил что-то лихое. Танцоры задвигались энергичнее, кто-то хулигански засвистел, спровоцировав волну возмущения в стане адептов чревоугодия. Гальдраставы сделали стойку, посылая в мышцы уколы электрических импульсов: будь готов
