Козинцев был готов.
Ничего не произошло.
– Не правда ли, прекрасное место?
Козинцев повернулся к соседу. Тот не смотрел на него; взгляд его глаз, укрытых за затемненными стеклами дорогого пенсне в золотой оправе, неотрывно скользил по облачным завиткам далеко внизу.
– Несомненно, – ответил Козинцев. – Нам очень повезло здесь родиться и жить.
– Верно. Остальным повезло куда меньше.
– Остальным?
– Да. Тем, кто остался по другую сторону расколотого Моста.
– Боюсь, тем из них, кому посчастливилось уцелеть, теперь приходится несладко.
– Уж поверьте.
Голос собеседника был полон неподдельной печали. И это было странно, поскольку та информация о положении дел на иных мирах, которой располагал в силу своего положения Козинцев, лишь немногим отличалась от домыслов и предположений, которыми, словно дымовой завесой, была скрыта истина о том, что случилось бездну лет назад, когда грянули Сумерки богов.
По сей день оставалось доподлинно неизвестным, кто именно срубил Отца Деревьев. Правда сводилась к тому, что некто обрушил на тело Мирового Древа силу, равной которой не знала Вселенная. Древо рухнуло, расколов при падении Радужный Мост Биврест на миллиард Осколков. Сорвавшиеся с ветвей Иггдрасиля миры помчались к Солнцу по спиральным орбитам – как в стародавние времена, когда из кометного льда и солнечного жара рождалось само Мироздание.
Долгое время миры неприкаянно кружили вокруг светила. Нарастала энтропия, замедлялось вращение, перегревались одни полушария, остывали другие… Населявшие их народы – турсы, альвы, карлики, человеки – начали угасать. Без Древа, способного вновь связать миры воедино, о восстановлении порядка нечего было и думать. И если Мидгард с течением времени обрел наконец свое Древо, то с остальными мирами все обстояло весьма и весьма плачевно.
Муспельсхейм, оставшись без защиты Кроны, в считаные годы был превращен в раскаленные угли близостью солнечной короны. Альфхейм, второй от светила мир, задыхался под толщей своей сверхплотной газовой оболочки, лишенный живительной смены дня и ночи.
Йотунхейм, все еще связанный со своими спутниками, Хугином и Мунином, чахлыми побегами Иггдрасиля, которым каким-то чудом удалось пережить Рагнарек, неотвратимо умирал. Над красными песками его равнин высились останки циклопических пней и фрагменты рухнувших с неба стволов погибшего Древа.
О судьбе миров-гигантов – Асгарда, Ванахейма, Свартальхейма, Хельхейма – и малыша Нифльхема, выброшенных катаклизмом на самые задворки мироздания, равно как и о судьбе населявших их существ, оставалось лишь догадываться.
– Вы не находите, что это в высшей мере несправедливо?
Затемненные стекла смотрели теперь на Козинцева в упор. Статский советник и не подумал отвести взгляда.
– Отнюдь. Мидгарду посчастливилось выйти из Сумерек с наименьшими потерями, и ни один из его обитателей не согласится с вами. – Козинцев пожал плечами. – Случайность это или воля богов – вопрос философский, и ответа на него мы никогда не узнаем. Меня, как и любого насельника Круга Земного, вполне устраивает сложившийся порядок вещей. И мой долг – защищать этот порядок от любых на него посягательств.
– Браво. Отличная речь. Другой я от вас и не ожидал, господин статский советник.
Вот и все. Карты открыты. Враг бросил ему вызов. Гальдраставы, притихшие было в отсутствие явной агрессии со стороны собеседника Козинцева, теперь пульсировали в предельном напряжении, готовые сорваться в бешеный танец боевого пляса. Внешне Козинцев сохранял полнейшую невозмутимость.
– Иных слов у меня для вас нет, – только и сказал он.
– Вы достойный противник. – Собеседник в шутовском салюте коснулся пальцами полей щегольского цилиндра. – Кто знает: не рухни Радужный Мост, не низвергни боги Мироздание в пропасть лишений и разрухи – не стали бы мы с вами друзьями?
– Кто знает…
Козинцев, сдерживая эпинефриновую дрожь от предвкушения скорого боя, невольно перевел взгляд на Кольца, свитые из обломков расколотого Бивреста. Едва видные с поверхности при свете дня, по ночам они пересекали звездный небосклон сияющими дугами, составленными из больших и малых Осколков. Отсюда, с борта лунного экспресса, Кольца выглядели широкими полосами ослепительного блеска, затмевающего Солнце его же собственным, многократно умноженным в отражениях светом.
В этом свете что-то в лице его собеседника показалось Козинцеву неправильным. Свечение Осколков проникало сквозь кожу лица, обнажая истинную суть спрятанного под человечьей личиной существа.
Человеком это существо не было.
«Вот и славно, – с невольным облегчением подумал Козинцев. – Хватит уже убивать только своих».
Щеголь нечеловечески плавным жестом снял с хищно заостренного носа пенсне и взглянул на Козинцева в упор. Зрачки его были вертикальными щелями в янтарном разливе радужек. Губы, раздвинувшись в улыбке, обнажили четыре ровных ряда мелких, очень острых зубов. Эмаль на них была бледно-сиреневого цвета.
– Вы приятный собеседник, господин Козинцев. Мне жаль, что придется вас убить. Ничего личного. Большая честь для меня – сойтись с вами в поединке.
– А уж я-то как рад, – буркнул себе под нос Козинцев.
– Не найдется ли закурить? – бархатным голосом произнес вдруг попугай. Козинцев машинально полез в карман за пахитосами – и в это же мгновение с леденящей отчетливостью понял, что пал жертвой социальных протоколов. «Отличный способ усыпить недреманную бдительность гальдраставов!» – успел подумать Козинцев.
Попугай, который вовсе не был настоящим попугаем, дурным голосом заорал, захлопал крыльями и попытался вцепиться Козинцеву в лицо, в то время как его хозяин змеиным движением скользнул рукой в боковой карман своего сюртука. Козинцев отпрянул, ушел от хлесткого удара кастетом и ударил «денди» основанием ладони в кадык. Блок поставить тот не успел; его лицо мгновенно налилось синюшным багрянцем, рот распахнулся в попытке сделать вдох. Потеряв равновесие, он отшагнул назад, упершись поясницей в ограждение площадки, и вскинул руки, прикрывая лицо и корпус от новой атаки.
Козинцев замахнулся, целя противнику в висок, и, едва тот закрылся наглухо, нырнул книзу, обеими руками ухватил лаковый штиблет и резко, с хэканьем, распрямился, выкручивая «трофей» кнаружи и чувствуя, как надсадно хрустят позвонки в пояснице. Гальдраставы, пронизав мышцы могучим электрическим разрядом, удесятерили их силу. «Денди», продавив спиной силовое поле, без звука перелетел через перила и канул в бездну. Попугай заорал напоследок и нырнул следом.
Вся схватка заняла не более пяти секунд.
Дверь открылась.
– Справляешься, Лавр? – спросила Серафима.
– Вполне, – переводя дыхание, ответил Козинцев. В глазах плавали цветные, как межзвездный эфир, круги.
«Иггдрасиль» вдруг вздрогнул всем своим суставчатым телом, словно наткнувшись на некое препятствие.
– Хелль меня забери! – выругалась Серафима. – Стыковка!
8. Вчера. Норт-ПеттерсбергОставив за спиной гулкие коридоры Императорской Канцелярии, Козинцев вышел в Микаэлев сад, деревья которого по причине ранней пока еще весны до сих пор щеголяли голыми ветвями.
Пройдя аллеей до ворот, Козинцев оказался на набережной. За невысоким парапетом негромко плескал в гранитные берега канал императрицы Катарины. Козинцев неторопливо зашагал в направлении Вотанова поля, огибая многокровельный храм Воскрешения на месте гибели ярла Асвальда. У храма было многолюдно. С высокого крыльца к притихшей разношерстной толпе обращался худой, длинный как жердь священник в темно-синем одеянии, расшитом золотым растительным узором.
Козинцев замедлил шаг
