– Я не хочу, чтобы меня преображали, – упрямо сказал Борис, надевая рукавицы и берясь за ручки носилок. – Меня преображают сдача норм ГТО и курсы молодого бойца в военкомате. И я не люблю устные журналы. Я люблю бумажные журналы. Я хочу читать статью, а не слушать пересказ.
Они осторожно пошли к подъемнику, огибая кучи кирпича, мешки стекловаты, горы песка и аккуратные кубы паркета.
– Опять старую песенку завел? Мы думали, ты твердо встал на путь трудового перевоспитания. Второй месяц выдаешь две нормы, активно выполняешь общественные поручения. Драбант нарадоваться не может. А сегодня какой комар тебя укусил? У всех нормы ГТО, у всех курс молодого бойца, – приговаривал Арсен, подталкивая носилки так, что Борис подскакивал, – у всех «Новый мир» и «Юность» лежат нечитанными, но наша комплексная бригада ученых-строителей борется за звание коммунистической. Ты об этом помнишь?
– Помню, помню, – отвечал Борис. – Раствор береги. И цвет своей селезенки.
– За цвет моей селезенки можешь не беспокоиться, – сказал Арсен. – Но высокое звание коммунистической бригады требует от нас коммунистического отношения к труду, к жизни, к учебе и даже вот к Насте. А комплексность бригады вовсе не означает, что в ней могут быть наряду с действительными еще и мнимые члены.
Подъемник остановился, и наши друзья увидели девушку, которая ловко накладывала штукатурку на кирпичную стену. За этим весьма прозаическим занятием она удивительным образом походила на художника, который делал очередной мазок на будущем шедевре социалистического реализма, отступал на шаг, внимательно его разглядывал, оценивал уместность, соответствие канонам, замыслу и вновь подступал к кирпичному мольберту. Настина светлая прядь выбилась из-под косынки, и она сердито на нее дула, когда та ненароком щекотала щеки и губы. Настя была очень мила, и Борис, несмотря на душевный раздрай, ощутил тепло в груди.
– Вай, – сказал Арсен, пытаясь приостановиться, то тут уже Борис прибавил шаг, от чего носилки чуть не выскользнули у них из рук. – Настя, ты как Гиперион – сплошное очарование!
– Ой, Арсенчик, спасибо за комплимент. – Девушка приложила к стене уровень, прищурила глаз. – Только Гиперион – странный, а не очарованный.
– Привет, Настя, давно не виделись, – брякнул Борис, торопясь прервать новый поток замысловатых комплиментов Арсена, которые тот излучал с щедростью разогретого катода.
– Ты чего, Боря? – удивилась Настя. – Вчера стенгазету вместе рисовали.
Борис прикусил язык, мысленно кляня себя за неосторожность, которая могла раскрыть его секрет, но на выручку неожиданно пришел Арсен:
– А наш Эйнштейн на устный журнал идти не хочет, – съябедничал он.
– Я хочу, – возразил Борис. – Но хотел бы послушать нечто более продуктивное. Например, рассказ об опыте Дейтон-Миллера и его роли в опровержении теории относительности. И не из уст лектора общества «Знание», а из уст… э-э-э…
– Михаила Алексеевича, – язвительно предложил Арсен кандидатуру академика Лаврентьева – отца-основателя Сибирского отделения Академии наук СССР и Академгородка.
– Ну, хотя бы, – пожал плечами Борис. – Почему бы академику в перерывах между руководством строительства Академгородка и Дома ученых, в частности, не прочитать лекцию, не отходя, так сказать, от циклевания паркета.
Они забрались на самый верх и пошли по деревянным мосткам туда, где кипела работа по укладке кирпича. Работа спорилась под мастеровитыми руками еще двух друзей и коллег Бориса – Драбанта и Саши. Драбант был бригадиром и без пяти минут кандидатом физико-математических наук, а Саша пришел в лабораторию недавно и являлся, как несложно догадаться, пока лишь очень скромным младшим научным сотрудником.
– Раствор, раствор! – голосом базарной бабки на Привозе закричал Драбант. – Что вы возитесь, как с Демидовичем на первом курсе? Это раствор, а не интеграл Коши-Вейсмана.
Борис разогнул спину, снял перчатки и вытер пот со лба. Бригада ученых-строителей заканчивала вторую норму.
3. После полудня, Университетский проспект, Институт тектологии им. А.А. БогдановаПеренесемся в Институт тектологии, в одну из лабораторий, где после свершения трудовых подвигов наши герои с головой погрузились в научный поиск. Лаборатория входила в обширное междисциплинарное объединение научных отделов, кафедр, институтов, заводов, которое именовалось ГИКИ – Группа интеллектуальных космических исследований.
Несмотря на столь необычное название, Группа занималась именно этим – интеллектуальными космическими исследованиями. 12 апреля 1961 года открыло эру завоевания человечеством космического пространства. Но пока шло планомерное освоение околоземной орбиты, перед научными умами встала задача создать форпосты человечества на ближайших к Земле небесных телах – Луне, Марсе, Венере. Огромным подспорьем в ее решении могло стать использование автоматических станций, луноходов, марсоездов и венеролетов, но ни один из подобных автоматов не обладал, увы, интеллектом в той мере, чтобы самостоятельно действовать в условиях иных планет. Автоматы не могли заменить человека, но и человек пока не имел возможности заменить автоматы. Прежде чем послать человека на Луну или Венеру, требовалась длительная подготовка.
Но если нельзя послать на Марс человека в его физической оболочке, то почему не попробовать послать туда человека в оболочке машины или, точнее, робота? И передовой советской наукой была создана Машина транспонирования сознания, в просторечии именуемая МТС, которая позволяла перемещать личность человека в машину, специально сконструированную для суровых условий близких и далеких планет. В известной советской песенке пелось: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы». Следовало уточнить – следы эти поначалу будут следами тектонетических созданий, непосредственно управляемых человеком.
– Иди осторожнее, – сказал Саша. – Сейчас гейзер проснется, окатит кипяточком.
Борис двинул манипуляторами, развел шире для равновесия, сделал один шаг, другой. Стальное тело слушалось безупречно. Но он до сих пор ощущал себя в нем непривычно, невольно вслушиваясь в гудение сервоприводов.
Рядом заклекотало, как поставленный на огонь чайник, зашипело, в воздух ударил огромный фонтан. Борис рванул влево, тяжелый башмак оскользнулся на глине, он на мгновение потерял устойчивость, словно падающий человек взмахнул манипуляторами, но гироскоп помог сохранить равновесие. Борису показалось, что на его стальном лбу проступил пот.
– Чуть не упал, – сообщил он оператору.
– Вижу, – ответил Саша. – Арсен, что у тебя?
– Идем на рекорд, – сказал Арсен. – Уровень синхронизации девять в периоде. Не сглазить бы, тьфу-тьфу.
Гейзер, набрав полную силу, обрушил на Бориса водопад кипятка. Ему инстинктивно хотелось сделать новый рывок и выбраться на сухое место, но программой предписывалось подойти к гейзеру ближе и взять пробы воды, грязи и лишайников, что расползлись по камням разноцветными пятнами. Борис развернулся и пошел к бьющему фонтану, откручивая крышку емкости для проб.
И тут он почувствовал – тектонетическое тело перестает слушаться. Это неприятное ощущение, когда хочешь двинуть рукой, а она подчиняется с заметным отставанием, будто сигнал до сервопривода идет очень и
