– Ой!
– Ой! – Борис отшатнулся, зацепился каблуком, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но не сумел.
Они сидели на газоне, терли лбы и рассматривали друг друга.
Девушка была мила. Чего там – девушка оказалась красива! Из тех, которых называют жгучими брюнетками – вечными антиподами анемичных блондинок, и чей взрывной темперамент не укладывается в прокрустово ложе установленных тысячелетиями человеческих взаимоотношений ролями сильных и жестоких мужчин и слабых, но нежных женщин.
– Ваша скорость передвижения оказалась чрезмерной для поворота в девяносто градусов, – сказала девушка.
– Ага, – сказал Борис. – Второй раз в жизни участвую в столкновении лбами.
Обычный ход для продолжения разговора. Далее последует вопрос: как и с кем случилось в первый раз, а поскольку Борис только сейчас это придумал, ему придется лихорадочно додумывать тот самый случай, когда он столкнулся лбом… столкнулся лбом… ну, например, с самим академиком Лаврентьевым, когда тот совершал традиционной обход Академгородка.
Но девушка ничего не спросила, а подтянула за ремешок оброненную сумку, извлекла электронную лампу и приложила ко лбу.
– Помогает? – смог выдавить озадаченный Борис.
– В моей ситуации необходимо нечто другое? – Девушка отняла от шишки лампу и осмотрела ее. – Пять шэ три э. Уравнение Крона для электрических цепей предлагает использовать лампу с близкими параметрами.
Борис помог девушке подняться.
– Сетунь, – представилась она и протянула руку. – Я правильно делаю?
Борис взял ее ладонь, пожал и назвал себя. Имя девушки показалось знакомым, но где его слышал, вспомнить пока не мог.
– А что вы имеете в виду? – в свою очередь, поинтересовался он.
– Люди приветствуют друг друга именно так? Рукопожатием?
– Рукопожатием, – подтвердил Борис. – И поцелуями. Особенно если это парень и девушка. – Он взял Сетунь за плечи, наклонился и поцеловал в щеку. От собственной смелости закружилась голова. Борис не ожидал от себя подобной прыти.
Сетунь потрогала место поцелуя. Покопалась в сумочке и достала новую лампу. Приложила.
– Необходимо ослабить напряжение, – объяснила она. – Паразитные токи вносят искажения в тринитарные алгоритмы.
– Вы в каком институте работаете? – спросил Борис, уже не ожидая, что ему сейчас закатят пощечину. Манера поведения Сетуни сбивала с толку и искажала традиционные алгоритмы первого знакомства с симпатичной девушкой.
– Я обслуживаю все институты Академгородка, – уклончиво сказала Сетунь. – Вы можете меня сориентировать – какие координаты у столовой «Под интегралом»? У меня там назначена встреча.
Встреча? Вот незадача. А что ты, Борис, ожидал? Подобные девушки нарасхват. Даже если в сумочках носят электронные лампы.
– Могу проводить, – несколько упавшим голосом предложил Борис. – Здесь недалеко.
6. Поздний вечер, проспект Науки, столовая «Под интегралом»«Под интегралом» шумели и веселились.
Борис повел Сетунь к свободному столику, огибая кружки спорящих и пишущих. Сетунь с любопытством оглядывалась по сторонам, осторожно выбирая, куда поставить ногу, чтобы не наступить на выписанные на полу мелом формулы.
На низенькой эстраде появился Костя по прозвищу Конферансье – бессменный ведущий всех творческих вечеров и концертов, которые проходили «Под интегралом». Кроме этого, он возглавлял лабораторию взрыва в Институте физики и сам походил на ходячий взрыв шапкой непослушных рыжих волос, с которыми не справлялись новомодные сеточки.
– Здравствуйте, коллеги! – громыхнул Костя. – Сегодня в нашей программе выступит прогрессивный американский джазмен, то есть человек джаза, и даже не просто человек, а человек творческий…
– И даже не просто человек творческий! – сострили в зале, все засмеялись и потребовали: – Короче, Склифосовский!
– Нет, товарищи, позвольте, – гнул свое Костя. – Прежде вы должны понять, что джаз – это вам не просто так, танцульки и музыка для толстых. Джаз – серьезное искусство музыкальной импровизации…
– Кулинария полезна для здоровья! – опять выкрикнули из зала.
– Прошу приветствовать товарища Монка! – сдался Костя и движением фокусника сдвинул занавес.
Под знаком интеграла, нарисованным на листе ватмана, стоял рояль, за которым сидел негр в смешной остроконечной шапочке. Тут же рядом расположились члены научной джаз-банды «Дифференциал» под руководством контрабасиста Бари. Товарищ Монк помахал рукой и тронул клавиши.
Вдруг дверь в зал хлопнула, что-то лязгнуло, скрипнуло. Словно по наитию Борис оглянулся и схватился за столик – на пороге стоял Панкрат собственной персоной. Робот поводил из стороны в сторону стальной башкой.
– Закурить не найдется, товарищ? – спросил его выходящий на улицу человек.
– Не курю, – прогудел Панкрат. – И вам не советую. Десять миллиграмм никотина убивает парнокопытное среднего размера.
– Да-да, – рассеянно сказал человек и исчез в дверном проеме.
Панкрат шагнул в проход между столиками. Борис рванулся к нему, но его крепко держали за руку.
Это была Сетунь.
– Не надо мешать, – сказала она.
Борис попытался высвободиться, но девушка держала с такой силой, что он ничего не мог поделать. Не драться же с ней!
– Сетунь, Сетунь, – вдруг сообразил Борис. – Ведь так называется наша новая ЭВМ! Вы… вы имеете в ней какое-то отношение?
– Она – это я, – сказала Сетунь. – Новое поколение электронных вычислительных машин на диалектической логике с оригинальными ферритодиодными ячейками, двадцатью лампами, параллельным АЛУ и производительностью шесть тысяч операций в секунду. Я воспользовалась телесной оболочкой Насти Овечкиной для временного размещения своего интеллекта.
Борис взял свободной рукой стакан и одним глотком опорожнил его.
Тем временем Панкрат шагнул на эстраду. Он осторожно постучал железным пальцем по спине Монка. Джазмен обернулся, музыка прервалась.
– Я буду читать стихи, – лязгнул Панкрат, и вокруг неуверенно захлопали.
– Опять роботехники чудят, – прокомментировал кто-то.
– Вчера я видел шесты на колесиках и с диском на вершине, – поддержали товарища. – Задачку про буриданова барана решают.
– Ой, мальчики, на барана он не похож. Даже буриданова.
– Вах, Диана, ты где барана видела, кроме как в котлете, да? Они именно так и выглядят.
В зале нарастало веселье.
– Чьи стихи? – крикнули из-за ближайшего столика. – Евтушенко или Рождественского?
– Вознесенского давай!
– Я буду читать свои стихи, – сказал Панкрат. – Интеллектуально насыщенные и полезные для мозговой деятельности человека и машины. Слушайте и содрогайтесь!
И Панкрат продекламировал:
511 16
5 20 337
712 19
2000047
Зал внимательно выслушал, а потом содрогнулся. От аплодисментов. Кто-то украдкой приложил салфетку к щекам, расчувствовавшись. Кто-то записывал. Впрочем, с не меньшим жаром аплодировали бы и буриданову барану, заявись он на сцену со стихами или, того паче, вокалом.
– Где-то я такое читала, – сказала девушка за соседним столиком. – У Вознесенского, кажется. Очень ритмичная поэзия. Сколько в ней математической гармонии.
Борис грыз ногти и затравленно оглядывался. То ли все остальные сошли с ума, то ли он один остался вменяемым. А Панкрат продолжал представление:
– Теперь – музыка. Я поражу вас музыкальными расчетами. Они так же точны и гармоничны, как поэзия. Освободите рабочее место, человек. – Панкрат шагнул к роялю.
До сих пор сидевший там Монк приподнял свою смешную остроконечную шапочку и уступил роботу место за инструментом. Тот растопырил манипуляторы, ударил по клавишам. Борис зажал уши, но остальные внимали лязгу, который Панкрат извлекал из рояля. Не верилось, что подобные звуки порождены струнами.
