Потом тощий парень открыл глаза. Из них почему-то текла багровая влага.
* * *По туннелю шел человек. Его шаг был мягок, он словно танцевал под музыку, которую играл сам себе – и в которой ему помогало само метро. Следом за человеком шли девушка с ружьем и малышка в бейсболке. Они приближались к месту своего назначения.
– Здесь, да? – уточнила Ольга. Вслух ей никто не ответил, но в голове прозвучало отчетливое и даже немножко сердитое:
«Здесь, конечно. Я даже точку отметил, чтобы вернуться вовремя. Вовремя во время. Кстати, Алисище, спасибо: якорь вышел отличный».
«Не стоит. – Теперь голосок был детским и в то же время серьезным, собранным. – Ты видишь, я вижу. Ты показываешь, я делаю».
– Значит, на Лесную не пойдем, – подытожила девушка.
Молчание вернулось в туннель, но ненадолго:
– А они сами справятся?
«Чего б им не справиться? – Бурчание было отчетливо мужским, хрипловатым и с нотками вредности. – Вон у них какой бабуин за фюрера. Ну, положит сколько-то народу, ну наплачутся вдовушки. Зато герой, штаны горой, почет и слава. Недолго, правда: сколько их там после прорыва гермы выживет…»
– Так, может, предупредить? – нахмурилась блондинка.
«И они нам, конечно, поверят. Здравствуйте, у моего странного друга были видения, которые он показал мне и пятилетней девочке. Припомни: хоть раз прокатило?»
Девушка скривилась сильнее. В этот момент детский голосок прозвенел в голове снова:
«А почему штаны горой?»
Ольга уставилась на бейсболку, на тощего, похлопала ресницами, а потом не удержалась и прыснула.
– Нет, сам объясняй. Меня к такому жизнь не готовила. Ладно, тогда как мы их обходить будем?
«А вот это надо посмотреть».
Тьмы в туннеле оказалось изрядно. Даже немножко больше, чем необходимо. Так что когда она сгустилась – человек с копьем ударил в пол.
Потом он открыл глаза.
Валентин Гусаченко
Поводок
Яркие звезды над головой почти потухли. Край неба – по правую руку от меня – разгорался розовым пламенем и уверенно пожирал темноту, откусывая у сумерек кусок за куском. Темное одеяло сползало за горизонт по гладкому небесному куполу.
Прохладный воздух гулял по ярам и низинам, роса гнула стебли к земле, а сухие коробочки дикого мака на вершинах холмов перенимали эстафету у сверчков, что к рассвету унимались и почти затихали.
Вот и луна уже скрылась, а красное солнце на треть выглянуло из-за развалин, пронизывая лучами расхристанные скелеты давно покинутых пятиэтажек. Последние годы собачьи стаи облюбовали первые этажи. На верхних они почему-то не обитали, ночевали больше в коридорах да по углам. Бродили, бывало, по крышам, охотились на горлиц, но жили все же на земле. Как по мне, им просто не нравились лестницы и крошащийся бетон. Да еще и редкие в этих местах черные пилоты – мутировавшее воронье, огромные, страшные монстры, гнездящиеся в районе аэропорта, иногда залетали на обед.
Я подняла голову и посмотрела по сторонам.
Раньше с первыми лучами из своих нор так же выглядывали байбаки да полевки. Высунут нос из травы, усами поводят и прячутся обратно. Со второй попытки уже смелеют, осматриваются, из стороны в сторону глазками рыщут: не сидит ли где зубастый враг, не поджидает ли. А как убедятся, что опасности нет, тут же бегут по своим делам, заметая и путая следы.
Как тот байбак или полевка, свои следы буду скоро заметать и я.
Рядом на колос пшеницы, крупный, с перезревшими к июлю зернами, вдруг уселась стрекоза, играя тысячами своих фасеточных глазок. Жужжит крыльями, качает тельцем вперед-назад, балансирует на тонкой ости крайнего зернышка – наверное, о чем-то своем думает.
Если б вы и правда умели думать, говорить, что бы рассказали нам, что поведали? Как живется вам здесь, на поверхности, как летается, как дышится?
Порыв ветра согнал незнакомку с места, громкий собачий лай за углом сотряс эхом стены. Крупный рыжий пес – вожак самой злой стаи, что господствовала в этих дворах, почуяв добычу, резво выскочил из окна второго этажа.
Я опустила глаза ниже, прильнула к траве. Одичавшие псы удалялись, и звук соприкасающихся с асфальтом тяжелых лап, отскочив от одного из домов, угодил во второй, затем – в третий. Потом эхо пробежало волной по кругу, теряя силы, еще немного погудело стеклопакетами и утихло окончательно.
Я встала в полный рост, огляделась: одни дома вокруг, много недостроя, лишь бетонные конструкции без стен и окон и, коробки, коробки, коробки, куда ни плюнь, будто я оказалась в окружении огромных прямоугольных исполинов – бетонных солдат урбанистической армии. Когда началась Война, многие дома только начинали расти из плодородной черноземной почвы Ростова-на-Дону.
Три пятиэтажки в форме подковы, в которых успели до Войны пожить люди, образовали нечто похожее на шестиугольник. Раньше во дворе между домами был разбит сквер, точнее даже скверик: детская площадка, красные клены, вечно гнущиеся к земле при каждом порыве ветра, кучерявые березки да десяток лавок – вот и весь набор локального парка отдыха обычного спального района «Вертолетное поле» Западного жилого массива.
«Вертолетным» его называли потому, что еще до Войны и много раньше, чем построили эти дома с некогда большими окнами и красивыми балконами, тут стояли, заглушив моторы, машины местного ДОСААФ. Стояли годами, десятилетиями. Пропитанные дождем снаружи и керосином изнутри, они покорно ждали команды, пока в один миг разом не взмыли ввысь. Новых машин взамен ушедших не нашлось, и поле превратилось в мертвый пустырь.
Мертвым он был недолго. Выкупили, подготовили и начали строить. Суслики да пасюки, решившие было вернуться на старые места, не успели. Человек всегда все делал быстро. Быстро строил, быстро портил, быстро ломал. Так произошло и в этот раз. Последняя Война закончилась молниеносно. Сломав привычный мир, покалечив его, мы остались ни с чем – с крохами, маковыми зернышками былого величия.
Крупные зернышки мака-самосейки в моей ладони разбежались черными блохами, стоило раздавить коробочку. Где-то вдалеке вот так же врассыпную от собак сейчас убегала местная живность поменьше, пряталась по щелям и норам в поисках спокойного угла, где можно пересидеть, переждать, спастись. Совсем как мы.
Пока новые хозяева домов не вернулись с охоты, пора и мне делать то, ради чего я сюда пробралась.
Я пересекла двор, осторожно отворила ржавую дверь небольшого строения подземной парковки с металлическим приточно-вытяжным вентилятором на крыше и спешно пробралась по коридору в нужный дом.
В этих пятиэтажках, названных застройщиком когда-то красивым названием «Три сквера», выход на парковку был прямо из домов, под землей. Удобно, практично, безопасно. Безопасно и сейчас. Заходя со стороны парадных подъездов, увитых плющом и заросших кустами, я была бы вынуждена на четвереньках проползать внутрь, оставив следы и свой запах на тех тропках, где обычно ходит стая. А оставить след – это привести голодных хищников к нам домой, на станцию.
Несмотря
