Квартира семьдесят четыре нашлась на втором этаже третьего подъезда. Дверь была заперта, перед ней – кучи мусора, ворохи листвы и старого тряпья, что натащили собаки. В этом коридоре свора и обитала: суки рожали щенят, кобели приносили окровавленную добычу на ужин, выпускали кишки, рвали на части. Прелый воздух смердел животными: грязными, немытыми хищниками, что метят территорию и гадят себе под лапы. Тошнотворный кислый запах, казалось, впитался в стены, штукатурка местами осыпалась и хрустела под ногами.
А может, это хрустят под ногами кости? Нет ли среди них человеческих?
Длинный сувальдный ключ со стертой эмалью тихо вошел в замок. Четыре оборота против часовой стрелки дались необычайно легко, теперь дверь можно приоткрыть. Осторожно и тихо. Тихо и осторожно.
Но тихо не вышло: скрежет заржавевших петель оповестил округу. Еще и кучи мусора мешают. Мне пришлось всем телом навалиться на ручку, выжав последние силы, чтобы отворить дверь на нужную ширину. Я девушка худенькая и стройная, мне и ширины ладошки хватит: проскочу, проскользну, юркну. Не моей, конечно, ладошки, а мужской, мозолистой, черной от грязи и сажи, грубой и сильной. Да и владелец такой ладони, чего греха таить, мне бы сейчас не помешал. Но так вышло, что пришлось идти в одиночку, тайно, обманув и начальника станции, и друзей, и ребят.
Осталось только найти то, за чем я сюда пришла. И вдобавок обмануть свору не таких уж и глупых псов. Если с первыми обманами я как-то уверенно справлялась, в успехе последнего были сомнения. Псы за годы после Войны совсем одичали, отбились от рук, собрались в настоящие зубастые стаи, слились в ядро, подчинялись вожаку, выстроили иерархию. Они определенно эволюционировали, поумнели. Брошенные на поверхности домашние собачки, что не передохли от радиации и химического оружия, смогли сохранить вид, расплодиться и занять те места, что раньше занимал человек; научились жить там, где раньше жил он, и уцелели, уничтожая все преграды на пути.
Моя преграда наконец поддалась. Я проскользнула в квартиру, замерев в небольшой – метров пять, не больше – прихожей. Дверь дернулась назад. Изнутри было два замка – я попыталась провернуть каждый, дабы обезопасить тылы, но механизмы не слушались. И чего я ждала? Что все будет работать? Наивная.
Пусть открыта дверь, чего уж. В щель проберется разве совсем крохотный пес.
Вещи на вешалке по левую руку так и остались на крючках, брошенные и безжизненные; черные зонты на верхней полке поседели от слоя пыли, обои в углах стремились свернуться обратно в рулоны, дверь в ванную затворена. Но мне туда и не нужно. Спешно заскочила в комнату, краем глаза заметив движение слева от себя, отчего быстро, будто пружина, разогнулась и ушла в перекате в сторону, спряталась за шкаф-тумбу, подставляя спину под удар и защищая живот, лицо и руки. Но удара не последовало. Обернулась и почти расхохоталась: в зеркалах шкафа-купе отражалась я, сидящая у стены, будто ростовая кукла или скомканная бумажка, небрежно брошенная на пол. Адреналин отравил сознание, по рукам и ногам растеклась легкая нега, захотелось устроиться поудобнее и поспать здесь часик-другой. И только эта мысль забралась в голову, как я тотчас же подскочила на месте. Нельзя расслабляться и мешкать, стая рядом. Выбежала из комнаты, бросив взгляд на дверь: щель стала больше – сквозняк играется со мной или же…
Но в небольшой квартире стояла тишина: ни клацанья зубов, ни скрежета грязных когтей по кухонной плитке. Лишь балконная дверь тихо-тихо бьется о старый холодильник, распахнутый настежь. Внутри него на одной-единственной оставшейся полке нашлись старые плесневелые банки да почерневшие, жутко высушенные овощи.
Окна балкона были выбиты, рамы покосились, выгнулись дугами, острые зубья стекол торчали из-под рваных рулонных штор убийственными лезвиями, металлические утяжелители штор лежали под ногами бесполезными запчастями. Я осторожно прикоснулась к ткани, выглянула в окно: во дворе было тихо, ни грязных спин собак, ни тени, ни движения. Лишь колышутся ветки деревьев под окнами да стрекочут кузнечики. Солнце, так спешно выскочившее еще час назад из-за горизонта, вяло катилось по небу, играя в пятнашки с облаками: то выпрыгивало из-за них, то прятало круглые бока за спинами. Пройдет еще полчаса, и двор утонет в свете, увязнет в ярком, испепеляющем зное. Тогда-то и вернутся псы на свое место, чтобы переждать жару, пересидеть, отдохнуть. А значит, нужно действовать быстрее.
Юрий Сергеевич – знакомый дядька со станции – рассказал, что искать следует на балконе, там вернее. В этой квартире раньше жили его дочь с мужем, он часто бывал у них и помог сориентироваться. Надеюсь, я найду то, ради чего преодолела почти половину города, уйдя так далеко от крайней станции, от своего дома и ребят.
На черном комоде высотой метра полтора когда-то стояли горшки с цветами. Сейчас они валялись на полу, земля под ногами была перемешана с дренажным керамзитом. Следует ступать осторожно, эти камешки крошатся очень громко.
Верхний ящик комода оказался заполнен строительными инструментами: молоток, пила, пакеты с саморезами и шурупами, несколько банок краски – наверное, высохшей до образования корки, да обрезки пластиковых труб. У нас на станции этого добра навалом, а вот хороших пил днем с огнем не сыщешь. Спешно сунула находку в карман противогазной сумки, лишь оранжевая рукоять осталась торчать.
В следующем ящике хозяева хранили садовый инструмент – маленькие лопатки, пятилитровые пластиковые ведра, пакеты с удобрениями. В черте города все, на что рассчитывали раньше местные землевладельцы – это поковыряться в клумбах под окнами, да и только. Там же нашлись пустые стеклянные банки, в которых до Войны люди консервировали на зиму огурцы, помидоры, кабачки – все то, что и сейчас мы видим на станции. Или торгаши с соседних станций принесут, или на ферме вырастим сами. Но наши овощи урождались намного меньше, чем те, что были нарисованы на обложках книг: «Поваренок», «Сто рецептов», «Пророст», где и помидоры размером с кулак, и кабачки толще моей
