Стиг кивает и щурится, как будто вообще не знает, что об этом думать.
– Да, наверное.
– Что между вами произошло?
Он едва заметно ерзает на диване.
– После гибели папы мне долго было паршиво. А Нина из тех девушек, которые любят, чтобы им всегда было весело.
Краем глаза я улавливаю движение – у двери темнеет тень, я замечаю, как она придвигается ближе, и у меня появляется ощущение, будто за нами следят.
Стиг вздыхает:
– Мы с ней крупно повздорили, а потом она упала…
– Упала?
– Да, в цирке, с трапеции. Говорили, что ее страховка не была должным образом закреплена.
– О нет! Она поправилась?
– Ее мать позвонила мне из больницы. Она была в коме. – Он замечает тревогу на моем лице и добавляет: – Ничего страшного не произошло. Она пришла в себя уже на следующее утро. С ней все нормально.
– Так это ты порвал с ней, или?..
Глаза Стига темнеют:
– Наши отношения оборвала Нина. Она встретила другого. – По его лицу пробегает тень, но он заставляет себя улыбнуться:
– Человека, который мог ее рассмешить, – циркового клоуна.
Я подавляю невольный смех:
– Да ну?
Стиг усмехается:
– Нет, это был не клоун. Она влюбилась в укротителя львов.
Я улыбаюсь, несмотря на весь переживаемый нами ужас, и наши взгляды встречаются. В свете огня, пылающего в печи, черты его лица смягчаются. На мгновение я почти забываю про Олафа и Ишу… но нет, я вижу их окоченевшие лица опять и опять.
Стиг искоса смотрит на меня:
– А как насчет тебя? Ты еще не встретила своего укротителя львов?
Мне вдруг делается жарко. Я сбрасываю одеяло, которым укутала ноги.
– Да, что-то в этом духе.
Он ставит тарелку на пол, затем снимает пальто и кладет на диван. Я думаю о тех эмоциях, которые ощутила, коснувшись его… такую злость и такую ревность.
– Стиг, я могу спросить тебя о твоем отце?
– Конечно. – В его голосе звучит удивление, но нет и следа настороженности.
– Ты говорил, что вы приезжали сюда, на Шебну, вместе?
– Да. Мы приехали сюда сразу после того, как мама выгнала его вон. Это было здорово, по большей части. Мы гуляли и рыбачили каждый день после того, как у него проходило похмелье. Он рассказывал мне, о чем мечтал, когда был моложе, до того, как женился и у него родился я.
– И о чем же он мечтал?
Лицо Стига светлеет, словно мысли об этом приносят в его сердце радость. – О путешествиях, о том, чтобы самому построить яхту. Я помню, мы обратили внимание на то старое здание в гавани, выставленное на продажу. Мы говорили о том, чтобы купить его, подремонтировать немного.
– Но вы этого так и не сделали?
Стиг глухо смеется:
– Это здание продается до сих пор. Но мечтать о том, что мы будем с ним делать, было приятно. Я думал, что если здесь, на острове, мы вместе начнем какое-то дело, он, возможно, бросит пить. Не знаю – у меня было такое чувство, будто здесь, на Шебне, мы могли бы быть счастливы.
Странно, но Стиг был здесь, на острове, в то же время, что и я. Вероятно, я даже проходила мимо него и его отца, когда они гуляли. Я гляжу на огонь, вспоминая:
– Я тоже чудесно проводила здесь время, когда приезжала летом. Иногда с нами приезжал и папа, когда ему не надо было работать. Он называл Мормор невероятной оригиналкой, и они нередко развлекались, разыгрывая друг друга. В те времена даже мама часто смеялась и участвовала в этих шутках. Помню, Мормор как-то раз разбудила меня посреди ночи просто затем, чтобы устроить пикник под полуночным солнцем.
– Похоже, с ней было невозможно соскучиться.
– Это точно.
В печке прогорает полено, и вместе с язычками пламени стихает и наш разговор о Мормор.
Голос Стига тих:
– Я тебе раньше не признавался, но, когда я подслушал тех женщин в гавани, говоривших, что этот дом пустует, то почувствовал, что должен сюда прийти.
Я молчу, ожидая, чтобы он продолжил.
– Мои ноги словно сами привели меня сюда, причем я и сам не понимал почему. Когда я подошел к этому бревенчатому домику, на душе было так погано и из-за смерти отца, и из-за того, что у меня украли деньги, что я сел на ступеньку крыльца и заплакал.
Я протягиваю руку, чтобы приобнять его, но в это время он поднимает руки, дабы заправить волосы за уши, и наши пальцы так и не касаются друг друга.
– Это странно, но входная дверь была открыта, как будто дом хотел, чтобы я в него вошел.
Это было бы так похоже на Мормор – пригласить его зайти. Я судорожно вздыхаю, и на лице Стига отражается стыд.
– Извини, мне не стоило это говорить.
– Нет, дело не в этом. Так что же заставило тебя сбежать из дома?
Он ставит свою чашку на пол.
– Когда папа погиб, мама привела в наш дом этого идиота Эрика. Он вечно приставал ко мне, чтобы я постригся и смыл это безобразие со своего лица. Эрик говорил о папе как о каком-то ничтожестве – как будто он был буйным пьяницей и нам повезло, что мы от него избавились. И всякий раз, когда мы с Эриком ссорились, мама всегда вставала на его сторону. Однажды я нашел папино кожаное пальто в мусорном баке. Оно было усыпано очистками от селедки и картофельной кожурой. Мама знала, как много оно для меня значит, но она все равно позволила Эрику выкинуть его в мусор. У меня даже не было никакого плана, я просто уехал и в конце концов оказался здесь.
– А потом появилась я.
– Точно! – Стиг смеется. – Потом появилась ты и нагнала на меня такого страху!
Я откидываюсь на спинку дивана и складываю руки на груди.
– Значит, я выгляжу такой страшной?
Он качает головой и улыбается:
– Ты наставила на меня свой телефон так, словно это был пистолет. И так орала. Да, ты нагоняла страх! – Его голос снова становится серьезным: – Я чувствовал себя скверно, когда мне пришлось рассказать тебе про твою бабушку.
Раньше эта мысль не приходила мне в голову, но теперь я понимаю, что Стигу тогда тоже пришлось несладко. И стараюсь разрядить атмосферу:
– А потом я выгнала тебя из дома, и тебе пришлось мерзнуть в сарае.
– Как же мне повезло, что ты разрешила остаться!
Я показываю рукой на дневники:
– Повезло? Ты в этом уверен?
– В этом плане – не очень-то. Зато мне нравится быть с тобой.
Я кладу голову ему на плечо и задумчиво смотрю на огонь. Джемпер Стига содержит в себе страх и тревогу, но я чувствую в нем и довольство. Он наслаждается моим обществом, и ему со мной комфортно. По моей груди разливается тепло. Мысленно я дергаю за нитки, из которых связан джемпер, желая узнать побольше, но чем больше усилий я прилагаю,
