Это было профессионально любопытно, то, что мне рассказывал Брент. Не оправдывая конкретное деяние, он отрицал избиения и рукоприкладство, что согласно законодательству было разными преступлениями. Точнее, он… не считал их преступлениями?
Он же сотрудник полиции — как и я, проскочило у меня в голове, как такое возможно?
Я жалела, что у меня недостаточно знаний в психиатрии.
— Меган не понимала, не хотела понимать, что свидетель не то чтобы оправдывал подсудимого, он его понимал. Вы, кажется, не понимаете, — упрекнул меня Брент с какой-то подозрительной грустью. — Женщине сложно понять мужчину в этом вопросе. В этом нет вашей вины.
— Да почему? — опять вырвалось у меня, и бить себя по губам было поздно. Слово обратно не запихнешь. — Вас беспокоил не человек, которого вы отправили на скамью подсудимых, а вообще какой-то… свидетель. Признали, что его показания как психически нездорового нельзя принимать в интересах процесса, и что? Дело ведь не отправили на доследование?
«Он не был в состоянии оценить то, что подсудимый жену избивает, потому что слышал от мужа совсем другие обоснования. “Ты мне испортила всю жизнь” и тому подобное», — вспомнила я слова доктора Меган. А я в ответ предположила, что сосед воспринимал это как заслуженное наказание.
— Вы, похоже, уверены, что это обычная человеческая реакция на оскорбление. То есть на измену жены, — процитировала я теперь слова доктора Меган, но Брент об этом знать не мог, а значит, заключение доктора медицины могло сойти за мое собственное. — Своего рода эмпатия, которую вы считали нормальной, но которая не понравилась доктору Меган как врачу-психиатру.
Что мне это давало? Руперт тогда правильно перевел мои догадки: Брент случайно наткнулся на верный мотив и сам того не понял. Именно поэтому я сидела здесь напротив раздраженного Брента, а не разыскивала концы в Академии.
Так какой мотив был правильным? Все тот же — провокация? Таллия как-то спровоцировала Томаса, и эта провокация так сильно его задела, что он долгое время упорно, ни на шаг не отступая от поставленной цели, готовил ее убийство.
— Что-то вроде того, — устало кивнул наконец Брент. — Мы с ней расстались врагами.
Это не имело значения. Нужно было заставить Брента высказать версию, пусть хоть как, криво, непонятно, пусть мне пришлось бы выворачивать наизнанку собственную логику, чтобы эта версия объясняла мотивы убийства Таллии Кэролайн.
— Но если мы уже отбросили ревность, выяснили, что не любовник, не аборт, не измена, что тогда? — спросила я, вложив в голос всю отпущенную мне природой беспомощность. Моя реплика должна была прозвучать беззащитно и просяще, чтобы Брент почувствовал, как мне нужна его сильная крепкая рука и беспощадный острый ум.
«Древняя драма», — мысленно я закатила глаза. К тому же еще и глупая.
— Ревность — страх, — продолжала я. — Страх потери. — Комиссар был прав, еще бы, с его опытом. — Ваш подсудимый боялся потерять любимую жену. Все равно потерял, но ему так, наверное, было легче? Ее просто не стало, а у него исчез страх, что она останется жива, но не будет с ним. — Снова что-то очень острое зацепило меня изнутри и пропало. — Так чего боялся Томас? Вы сказали, что знаете.
— Совершенно точно могу утверждать, что его страх был связан с женой, — очень серьезно произнес Брент. — И от этого страха он нашел в себе силы избавиться. Не как тот несдержанный бедолага, который, если бы не случай, продолжал бы мучиться сам и мучить свою жену. Томас мучиться не хотел…
— Он действовал и выжидал.
— Он знал, что только так избавится от этого страха.
— Какого? — напирала я. — Брент, какой страх это был, назовите его?
Я видела, что он знает. И, возможно, доктор Меган была права — он не решался это озвучить, понимая, что повторится история с тем свидетелем. Его неправильно поймут. Поднимут на смех. Или Брент сам не мог подобрать верные слова.
— Страх, что он — не мужчина.
Глава сорок первая
— Э-э, — растерянно протянула я. — Брент, секс у них был регулярный…
Гордон не мог ошибиться, да и аборт говорил в пользу того, что Томаса беременность жены как минимум не удивила. Если, конечно, не допустить, что Таллии ребенок был не нужен вообще, а Томасу не нужен был ребенок от другого мужчины.
Но мы это уже отработали, хватит, не стоит опять возвращаться к проверенной версии. Мы так никогда не закончим это проклятое дело.
— Я не имел в виду секс, — покачал головой Брент. — Вы снова не понимаете. Мужчина — это не только постель.
«Но еще и масса физиологических особенностей и отличий от женщины», — про себя закончила я. Вслух же только сказала:
— Тогда объясните. Я обещаю, все вопросы я задам только по делу и удержусь от непродуманных высказываний.
— Кто такой ректор Томас? Значимая фигура. Он ректор Магической Академии, видный ученый. У него отличная квартира… наверное, показатель статуса. В его глазах, может быть. Машина. У него достаточно денег. Красивая и любящая жена. Настолько любящая, что пошла на уступки и согласилась на покупку квартиры, ведь ипотеку на нее им никогда бы не дали — это считается роскошью, такие приобретения можно делать только за собственные средства. У него удалась жизнь, капитан… Он смотрел на себя в зеркало и сознавал — он удачлив, успешен, он может собой гордиться.
— Я все равно не могу разобраться, — осторожно, щупая тонкий лед, начала я. — Какое значение имеет то, что Томас — мужчина? Множество женщин успешны не меньше. Может, их даже больше, никто не считал.
Губы Брента дрогнули.
— Возможности у всех равные, — продолжала я, внимательно за ним наблюдая. — С талантами несколько хуже, но…
— Томас мог гордиться собой, — повторил Брент. — Он нарисовал себе образ, которому соответствовал. Сначала он шаг за шагом шел к одной цели, и вот его страх — потерять то, чего он добился. Упасть в собственных глазах. Назвать себя неудачником.
Так что вот Брент подразумевал. То,
