– Ей, разумеется, помогли, – сказала Розамунда, будто сей факт низводил задачу до масштаба выполнимой. – Помогли многие, но особенно – он.
– Фрэнсис Мерримэн, – прошептала Гертруда.
– Да, – кивнула ее сестра. – Юноша, с которым Суспирия свела знакомство. Встретились они после того, как тело ее обновилось, и она что было сил стремилась не показаться ему на глаза старухой, избавиться от проклятия прежде, чем дело дойдет до этого. Но я думаю, он обо всем знал. Он обладал даром провидца – мог видеть будущее или настоящее, хранимое в секрете. Потому она… – Губы Розамунды задрожали, однако ей удалось сдержать слезы. – Потому она часто звала его своим Тиресием.
Во взгляде Девена мелькнуло недоумение. Ну да, конечно, ведь он не понимал, насколько искажено, извращено это имя! А Фрэнсис Мерримэн не просто был уничтожен, но превращен в одного из обитателей Инвидианина зверинца. Время любви сменилось временем неволи.
Гертруда вновь зашмыгала носом, отчего молчание сделалось неуютным.
– Значит, от проклятия она избавилась, – подытожила Луна.
К ее удивлению, Розамунда отрицательно покачала головой.
– Не совсем. Суспирия сотворила Чертог, но, когда дело было завершено, продолжала стареть, как прежде. И пряталась под чарами, чтоб Фрэнсис ни о чем не узнал. И… о, какая же это для нее была мука – видеть, как он, живя с ней в Халцедоновом Чертоге, остается молодым, а она дряхлеет день ото дня. Но он узнал – и, надо заметить, к лучшему: ведь это он, одно из его видений помогло наконец снять проклятие. Было это вскоре после того, как на трон взошла та самая католичка. Мы за Суспирию так радовались…
На лице Розамунды отразилась печаль. Девен переступил с ноги на ногу, зацепив кончиком ножен беленую стену.
– А четыре или пять лет спустя – если мои подсчеты верны – она, как вы говорите, заключила тот самый договор.
– Да, – со вздохом подтвердила Розамунда, – что-то такое она сделала. В один прекрасный день она не только стала единственной королевой всех дивных Англии, но и Суспирию уничтожила без следа. Избавившись от проклятия, она начала собирать вокруг себя двор – тогда-то, леди Луна, в Халцедоновый Чертог и явился Видар. Еще до ее коронации. Однако и он не припомнит ни имени Суспирии, ни того, прежнего двора. Для него, как и для остальных, есть и всегда была только Инвидиана, безжалостная владычица Халцедонового Чертога.
– Но мы ее помним, – прошептала Гертруда, безуспешно утирая лицо насквозь промокшим от слез платком. – Потому и не помогаем Дикой Охоте. Они разнесут Халцедоновый Чертог по камешку, разгонят двор на все четыре стороны Англии… а Инвидиану убьют. Пусть Суспирия для нас и потеряна, смерти мы ей не желаем.
Выпрямившись, Девен выудил из-за манжеты чистый носовой платок и подал его Гертруде. Та приняла платок и отблагодарила Девена зыбкой, дрожащей улыбкой.
Луна молчала, осмысливая, соединяя услышанное со всем, что видела за годы, проведенные при Халцедоновом Дворе. Выходит, этих лет не так много, как ей казалось, и даже дворец по меркам дивных новехонек…
– Вы очень любили Суспирию, – заметила она.
– Точно так, – без стеснения откликнулась Розамунда. – Прежде она была мягче, добрее. Но в тот день ее оставила вся доброта до капли. Смотришь и диву даешься: да ей ли мы помогали? Ее ли любил Фрэнсис Мерримэн?
Девен шагнул вперед, положил руки на край стола и тщательно, не спеша, выровнял ладони.
– И как же нам разорвать этот договор?
Розамунда беспомощно пожала плечами.
– Мы только что узнали о его существовании, мастер Девен. Представляю, как короток список тех, кто знает его условия. Может, Фрэнсис и знал, но умер прежде, чем сумел рассказать.
– Тогда тех, кто не может не знать их, только двое, – сказала Луна. – Инвидиана и Елизавета.
– Это если допустить, что мы правы, – возразил Девен, не отводя взгляда от собственных рук поверх стола. – Что договор заключен с ней.
– Не мы, а вы, – не без резкости поправила его Луна. – Ведь это ваше предположение.
Слегка поникшие плечи Девена свидетельствовали, что о своем вчерашнем предположении он прекрасно помнит и весьма сожалеет, однако молчание подсказывало: иного, лучшего объяснения у него нет. Лицо Девена несколько расслабилось, приоткрылось, но тут же снова стало непроницаемым.
– Полагаю, хитростью вытянуть из вашей королевы условия договора вам не по силам?
Звук, изданный Луной, ничуть не походил на смех.
– По силам ли мне перехитрить самую подозрительную и политически прозорливую особу, какую я когда-либо встречала?
– Елизавета такова же, – отрезал Девен, упруго выпрямившись и полоснув Луну огненным взглядом. – Или вы думаете, моя королева глупее вашей?
Но Луна под его взглядом даже не дрогнула.
– Я думаю, ваша королева вряд ли велит одному из придворных прикончить вас ради послеобеденного развлечения.
Задиристая, непреклонная гордость на Девеновом лице капля по капле пошла на убыль. Вначале он не поверил ей, но вскоре понял: нет, она не шутит. При виде этого у Луны болезненно перехватило горло – столь неожиданно к глазам подступили слезы. Какой была ее жизнь при прежнем монархе? Если бы только вспомнить…
Поднявшись на ноги, Луна поспешно отвернулась, пока Девен не заметил перемены в ее лице. А Девен за спиною пробормотал:
– Хорошо, посмотрим, что мне удастся выяснить. Конечно, дело нелегкое, но… – Негромкий печальный смех, такой знакомый… вот только когда Луна слышала его в последний раз? – Но Уолсингем научил меня разнюхивать то, что другие хотят сохранить в тайне. Правда, использовать сию науку против королевы эльфов и фей я не рассчитывал, но ничего.
– А обо всем, что узнаете, сообщайте нам, – сказала Розамунда.
Гертруда, в последний раз высморкавшись, подхватила слова сестры. Разговор продолжался, но оставаться в тесной потайной комнате в компании трех заговорщиков вдруг сделалось невыносимо.
– Мне пора возвращаться, – объявила Луна, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Я и так задержалась здесь дольше, чем следовало.
С этими словами она двинулась наверх и только на лестнице вспомнила о сомкнутых половицах над головой, однако, едва ее макушка приблизилась к доскам, пол расступился. Под прощальные возгласы брауни Луна поднялась наверх и, задержавшись ровно настолько, чтобы восстановить сброшенные чары, пустилась в обратный путь, к каменным сводам Халцедонового Чертога.
Воспоминания:
12 ноября 1547 г.
Частая паутина извилистых улиц, тесные скопища домов и лавок, пивных и извозчичьих дворов – за всем этим крылась подспудная, фундаментальная простота.
На западе – Ладгейт-хилл, холм, во времена оны служивший приютом храму Дианы, а ныне увенчанный готическим великолепием Собора Святого Павла.
На востоке – Тауэр-хилл и Белая башня; когда-то строение на вершине холма было королевским дворцом, теперь же чаще служит тюрьмой.
На севере – средневековая стена, изогнутая, точно дуга лука, пронзенная арками семи главных ворот столицы.
На юге – лучная тетива, прямая линия Темзы, оживленного водного пути.
Ось «запад-восток» тянется от холма к холму: на одном конце – власть мирская,
