– Ничуть.
Словно и не заметив Девеновой запальчивости, Гертруда сложила руки перед собой.
– Как пожелаете. Я это запомню.
Девен бросил на стол несколько монет и поднялся. Гертруда нагнала его только у порога.
– Перед отъездом попрошу ненадолго спуститься вниз. У меня есть для вас кое-что. Не откажите в любезности.
Девену настоятельно требовалось побыть в стороне от волшбы дивных, но не уважить этой просьбы он не мог.
– Хорошо.
– Вот и ладно.
Миновав его, Гертруда первой вышла на залитое солнцем крыльцо и оглянулась.
– Кстати заметить, здешний эль тоже варим мы.
Постоялый двор «У ангела», Ислингтон,
26 апреля 1590 г.
– Мистрис Медовар, – церемонно кивнув Розамунде, объявила Луна, – по приказу Ее величества я должна исцелить полученные раны. Памятуя о недавней моей опале, при Халцедоновом Дворе немногие – если хоть кто-либо – питают ко мне сочувствие, и посему я прошу о помощи вас.
– Ну, разумеется, миледи, – склонившись в столь же церемонном реверансе, ответила Розамунда. – Прошу, идемте со мной, и я о вас позабочусь.
Обе спустились вниз, а затем еще ниже, и испещренные розами половицы сомкнулись над их головами.
Вся церемонность разом исчезла, уступив место глубочайшей тревоге.
– Миледи! Пискун рассказал нам кой о чем, но не все. Садитесь, садитесь, дайте-ка на вас взглянуть.
Протестовать у Луны не было ни желания, ни сил. Увлекаемая Розамундой, она покорно опустилась на табурет, на коем прошлой ночью (словно бы целую вечность тому назад!) сидел Девен.
– Я очень сожалею, но Корр… Он не покинул дворец.
Брауни сокрушенно зацокала языком.
– Мы знаем, знаем! О, если б он только послушался…
Ловкие пальцы распутали уцелевшие шнурки, притягивавшие рукава и юбки к корсажу, и расшнуровали корсаж на спине. Затем настал черед нижней рубашки, и Луна едва не зашипела от боли: тонкое полотно крепко присохло к ранам. Нужно бы поскорее разжиться новой одеждой или прибегнуть к волшбе, чтоб скрыть свой оборванный вид. Да, вокруг все поймут, что наряд ее иллюзорен, но в Халцедоновом Чертоге хотя бы можно не опасаться за невредимость чар.
Обнаженная по пояс, она смежила веки, а Розамунда принялась протирать ее раны лоскутом мягкой ткани, смоченной в воде.
– Боюсь, я подвергаю вас опасности, – сказала Луна. – Корр оказался на месте, мне нужно было навлечь на него подозрения, и я сказала, что накануне ночью он получил некое известие. Если при дворе дознаются, что письмо ему прислали вы…
– Не стоит волнений, – заверила ее Розамунда. – Кабы мы с Гертрудой не могли избежать этаких мелких трудностей, нас бы здесь давно не было.
– Как выяснилось, той ночью он тоже отправил письмо за пределы дворца, Дикой Охоте. По крайней мере, обвинение в этом повергло его в панику. Но о чем в том письме говорилось, мне неизвестно.
Мокрый лоскут в руке Розамунды замер, но тут же вновь принялся за дело.
– Видно, о нас с сестрой. Что ж, увидим.
Луна открыла глаза. Розамунда начала смазывать промытые раны прохладной мазью, и саднящая боль немедля пошла на убыль.
– Перед уходом меня допрашивал лорд Валентин. Интересовался, где я взяла бренный хлеб – на это я попросту кое-что солгала – и откуда узнала о Корре. Тем временем кто-то успел обнаружить тело Фрэнсиса. Я навела Аспелла на мысль, что оба происшествия взаимосвязаны.
– Тогда нужно позаботиться, чтобы они не перехватили гонца. Ну, как? Теперь лучше?
– Намного лучше. Благодарю тебя.
Казалось, огонь в очаге обладал сноровкой согревать комнату ровно настолько, насколько требуется: промозглой сырости подземелья в комнате совершенно не чувствовалось, и посему Луна даже не вздрогнула (по крайней мере, от холода), пока Розамунда отошла к сундуку за бинтами.
Прикрыв порезы мягкими тряпицами, брауни перевязала ребра и грудь Луны чистым белым холстом.
– Три дня – и все заживет, – сказала Розамунда. – А повязки можно будет снять уже назавтра.
Прежде чем Луна успела ответить, наверху раздались шаги. Между тем окликнуть хозяек через розовый куст, как вчера, во время вторжения кавалерственной дамы Альгресты, никто не пытался. Гертруда, кто же еще… однако Луна напряглась всем телом.
Половицы над головой разъехались в стороны, на верхних ступенях лестницы показались ноги брауни в крепких домашних туфлях, однако следом за ними появилась пара ботфорт, принадлежащих кому-то куда более рослому.
Едва Луна успела дотянуться до корсета платья, в потайную комнату спустился Майкл Девен.
– Ох! – сконфуженно воскликнула Гертруда. – Весьма сожалею, миледи, я не знала, что вы здесь.
Девен вспыхнул румянцем и поспешил отвернуться. Пол за его спиной сомкнулся, отрезав путь к бегству, и Девен замер, решительно уткнувшись взглядом в стену.
«Не знала? Ой ли?» Охваченная раздражением пополам с непривычным смущением, Луна при помощи Розамунды поспешно облачилась в испачканные лохмотья. Среди своих дивные нередко, особенно во время празднеств, пренебрегали плотскими приличиями, но смертные – особенно этот – дело совсем иное.
– Я только хотела вручить мастеру Девену кой-какой амулет, – пояснила Гертруда, откидывая крышку придвинутого к стене сундука. – Чтоб наши птицы могли отыскать его, если его нет дома. А вы, мастер Девен, сможете отправить с ними весточку нам, если в том возникнет нужда. Я бы и вам, леди Луна, такой же дала…
– Но у меня его могут найти, – закончила за нее Луна. Надеть рукавов она еще не успела, но, по крайней мере, прикрыла грудь. – Вполне понимаю.
– Именно, точно так, – подтвердила Гертруда, возвращаясь к Девену, по-прежнему стоявшему на лестнице спиной к Луне. В руках она держала нечто, похожее на засохший бутон розы, но куда менее хрупкое с виду. – Вот, возьмите-ка.
Девен повернулся к ней ровно настолько, чтобы принять подарок.
– Снова розы, как я погляжу.
Гертруда прищелкнула языком.
– Я и посадила бы вместо розового куста что-то другое, да сестре так понравилась эта мысль… Теперь у нас, куда ни кинь, всюду розы, и все, видя их, вспоминают о ней. Ну, почему моим именем цветка не назвали?!
Розамунда ответила на это слегка грубовато, и между сестрами завязалась дружеская перебранка, впрочем, ничуть не мешавшая им помогать Луне одеться. Общее напряжение разом пошло на убыль, на что сестры, по-видимому, и рассчитывали. Спустя пару минут Девен рискнул оглянуться, увидел, что Луна вновь приняла благопристойный вид, и, наконец, повернулся ко всем лицом.
– Я вовсе не собирался нарушать вашу приватность, – с неловким поклоном сказал он. – Простите меня, леди Луна.
Сии заученные слова извинения поразили Луну куда сильнее, чем следовало. Глаза Девена, пусть тоже синие, были куда светлее глаз провидца, волосы – не черными, а темно-русыми, да и весь его облик не отличался той неземной обреченностью, что свойственна смертным, живущим при Халцедоновом Дворе, однако в памяти немедля прозвучало эхо иного – дрожащего, едва различимого голоса.
«Прости меня…»
– Розамунда, Гертруда, – заговорила Луна, прерывая оживленную болтовню сестер. – Прошлой ночью… мне не пришло в голову об этом спросить, слишком уж многое произошло… Но перед смертью Тиресий… то
