Гертруда понизила голос и склонилась ближе к Девену.
– Это первое, о чем я хотела предупредить. Им известно и о вашем приятельстве с леди Луной, и о службе Уолсингему, так что с них станется явиться за вами. Будьте осторожны.
– Но как? – Негодование придало Девенову вопросу излишнюю резкость. – Ведь вы, по всей видимости, способны принимать любое обличье, какое только пожелаете. Значит, какой-нибудь соглядатай из дивных может взять да подменить собой Колси, и как мне об этом узнать?
Эта мысль поразила его, точно молния.
Гертруда покачала головой, встряхнув кудряшками, выбившимися из-под чепца.
– Притвориться тем, кто вам знаком, очень нелегко: вы быстро заметите подвох. Но – да, маскироваться мы и вправду умеем. Однако против этого у вас есть верное средство.
Пауза, глубокий вдох и, наконец, тихий шепот:
– Имя вашего Бога.
Однако, пробормотав последнее слово, брауни даже не дрогнула. Девен сунул в рот кусок колбасы и вспомнил о хлебе, что дал вчера Луне.
– Конечно, они будут защищены и от этого, – обычным тоном продолжала Гертруда. – Если не все, то большинство. Но многие, услышав это имя или любое другое воззвание к вашей вере, все-таки дрогнут. Это содрогание и послужит вам предупреждением.
– Допустим. И что же дальше?
Брауни не без смущения пожала плечами.
– Делайте, что почтете за лучшее. Я предпочла бы, чтоб вы не ввязывались в драку, а бежали: многие из тех, кого она может послать по вашу душу, смерти не заслуживают, но как уберечься – о том судить только вам. А нам очень хотелось бы, чтоб вы остались живы-здоровы.
– Кому это «нам», кстати сказать?
– Нам с сестрой, разумеется. Говорить от имени леди Луны я не вправе, но сердцем чувствую: она вам тоже зла не желает.
Чтоб не пришлось отвечать, Девен сунул в рот изрядный кусок хлеба.
Окинув взглядом постоялый двор, Гертруда решила сменить тему.
– Скажите, мастер Девен, что вы думаете об этом месте?
Жуя хлеб, Девен тоже окинул взглядом зал. День выдался теплым и солнечным, открытые окна впускали внутрь свежий ветерок, а свет, проникавший снаружи, дополняло пламя сальных свечей. Камыш на полу присыпан сушеной лавандой и прочими ароматными травами, скамьи и столы отскоблены дочиста, эль в кружке из просмоленной кожи хорош и на удивление терпок, хлеб мягок, в колбасе – ни хрящей, ни неприятно жестких комьев… В чем же причина вопроса?
– По-моему, вполне сносно.
– А приходилось ли вам здесь ночевать?
– Раз или два. По счастью, нежеланного общества в постелях не оказалось.
– Еще бы, – хмыкнула Гертруда. – Мы вытрясаем их всякую ночь, когда они не заняты.
– Вы…
Осекшись, Девен отложил недоеденный хлеб.
Улыбка Гертруды приобрела оттенок проказливого самодовольства.
– Мастер Девен, вы не запамятовали? Мы с Розамундой – брауни.
Нет, об этом он не забыл – просто еще не осознал взаимосвязи их подземного домика с постоялым двором, а зря.
– Мы малость прибираемся здесь каждую ночь, – продолжала Гертруда, пока он осматривал комнату новым взглядом. – Чистим, моем, подметаем, чиним, что требует починки. Такова наша работа еще с тех пор, как здесь вместо «Ангела» стоял совсем другой постоялый двор. И даже вчерашней ночью, хотя, не постесняюсь заметить, после вашего ухода нам пришлось поспешить.
От этого вопроса Девен просто не смог удержаться, ведь он задавался им с самого детства:
– А правда ли, что вы уйдете из дому, если хозяин подарит вам одежду?
Гертруда кивнула.
– Но почему?
– Одежда смертных – все равно что их хлеб, – пояснила брауни. – То же, кстати заметить, можно сказать об одежде и пище дивных. То и другое несет на себе печать иной стороны бытия. Надень или съешь – и начнешь изменяться. Правда, обычный брауни такой подарок почтет за обиду: мы – домоседы, перемен не жалуем. Но кое-кто из дивных от всего бренного просто без ума. Тянутся к смертным, как мошки на пламя свечи.
Серьезность ее тона от Девена отнюдь не укрылась.
– Так зачем вы, мистрис Медовар, привели меня сюда?..
– Поесть и выпить «У ангела».
Прежде, чем Девен успел ответить какой-нибудь колкостью, Гертруда успокаивающе подняла ладонь.
– Я вполне серьезна. Мне хотелось, чтоб вы взглянули на это место и увидели, каким его сделали мы с Розамундой.
– Но для чего?
– Чтоб вы мало-помалу не прониклись к нам ненавистью.
С этими словами Гертруда неуверенно взяла его за руки. Пальцы брауни оказались теплыми, мозолистыми, но в то же время удивительно мягкими, словно ее доброта с лихвой возмещала целую вечность работы метлой да тряпкой.
– Прошлой ночью вы слышали разговоры о политических кознях и смертоубийстве, видели леди Луну в изгнании, прячущейся от бессердечной королевы и ее слуг. Что говорить, за прекрасным лицом Халцедонового Двора скрыто немало мерзостей, однако ж не все мы таковы. Одни из нас видят цель жизни в том, чтобы нести в дома людей тепло и уют. Другие являются поэтам и музыкантам, позволяя им заглянуть за грань обыденного, добавляя огня в их творения. Не всех из нас нужно бояться и не со всеми – враждовать.
Взгляд темных, медвяно-карих глаз брауни проникал в самую душу, призывая прислушаться и поверить.
– Но некоторые из дивных, – негромко, чтоб не услышали вокруг, возразил Девен, – играют со смертными шутки – вплоть до таких, что приводят к погибели. А другие, похоже, любят мешаться в политику.
– Ваша правда. Любителей злых проказ – боуги, портунов[45], блуждающих огней – среди нас немало. И знать наша, подобно вашей, играет в собственные игры. Но ведь коварство и злоба некоторых из людей не восстанавливает вас против всего человечества?
– Но вы ведь не люди, – возразил Девен, хотя, чувствуя тепло ее рук, об этом нетрудно было забыть. – Стоит ли мерить вас теми же мерками?
Нет, серьезная мрачность Гертруде шла плоховато: лицо ее было предназначено для веселья.
– Мы берем пример с вас, – сказала она. – Да, есть на свете земли дивных, лежащие далеко, за горизонтом, за гранью вечерней зари. Кое-кто – и смертные, и дивные – бывают там, а некоторые из дивных живут там от начала времен. Их царство редко интересуется делами смертных. Но здесь, в темноте закоулков вашего мира… Когда ваши вожди направили в бой колесницы, вскоре и наши завели у себя колесо. Когда же смертные пересели с колесниц в седла, наши рыцари-эльфы тоже взялись за копье. Пушек и пороха у нас пока нет, но, несомненно, и это однажды изменится. Тем или иным из ваших обычаев подражают даже те, кто вовсе не жаждет общаться со смертными.
– Даже нашей любви?
Но он же вовсе не собирался этого говорить…
Улыбка Гертруды исполнилась невыразимой печали.
– Особенно вашей любви. Нечасто, однако случается и такое.
Едва не опрокинув вверх дном кружку с элем, Девен высвободил руки из ее пальцев.
– Значит, вам угодно, чтобы я помнил: игра ведется против вашей королевы, а не против всех дивных на свете. – Включая сюда
