– Кейт!
В моем поле зрения возникла радостная физиономия Креста. Ах, чтоб тебя.
– А где твоя машина?
– Вот она.
Я улыбнулась. Вернее, попыталась. В последний раз с сожалением взглянув на Боно, позволила доку открыть мне дверцу и забралась внутрь. Мы еще встретимся, чувак. Я тебя из-под земли достану.
Тачка у Креста оказалась шикарной «Торпедой» цвета мокрого асфальта. Пока я устраивалась на кожаном сиденье, парень держал дверцу открытой. Наконец сел сам, и мы поехали. В салоне царила безупречная хирургическая чистота. Ни тебе грязных салфеток в держателе для стакана, ни старых счетов или мятых квитанций на полу. Приборная панель сияла. Все выглядело безупречным, если не стерильным.
– Слушай, у тебя найдется пара поношенных джинсов? – спросила я. – Знаешь, таких старых, с пятнами, которые невозможно отстирать?
– Нет. Но это ведь не означает, что я – дурной человек?
– Нет. Но ты догадываешься, что на моих джинсах имеются подобные отметины.
– Догадываюсь, – ответил он, в его глазах заплескался смех. – Однако меня интересуют не твои джинсы, а их содержимое.
Нынешним вечером тебе ничего не светит, док.
– О’кей. Просто хотела прояснить ситуацию.
Тачка помчалась вперед. Лишь изредка нам по пути попадались встречные машины с двигателями внутреннего сгорания, питавшиеся агонией технологической эпохи. По моим подсчетам, наездников на лошадях нам встретилось ровно столько же, сколько и четырехколесных средств передвижения.
Пятнадцать лет назад на дорогах были сплошные автомобили.
– И кто этот человек? – спросил Крест.
– Царь Зверей.
– Тот самый? – Он посмотрел на меня.
– Ага. Кобель-чемпион.
Вернее, котяра.
– А женщина – одна из его любовниц?
– Наверное.
Нас подрезал белоснежный «Бьюик» и втиснулся перед нами на светофоре. Крест закатил глаза. Светофор мигал, то вспыхивая, то угасая.
– Остаточная магия? – предположил док.
– Или неисправная проводка.
А наш добрый хирург, оказывается, знаком с жаргоном магиков. Интересно, откуда ему известно об остаточных явлениях?
– Может, и так. – Он затормозил у большого здания. – Приехали.
Парковщик распахнул дверцу, и я выбралась наружу.
Тачка Креста оказалась в благородной компании. Вокруг стояли «вольво», «кадиллаки» и «линкольны», из которых вылезали разодетые парочки: улыбки женщин были так широки, что губы грозили вот-вот лопнуть, мужчины раздувались от спеси.
Все направлялись к зданию.
Парковщик сел в тачку и укатил.
Мы с Крестом остались не у дел. На меня таращились. На парня, впрочем, тоже.
– Помнишь театр «Фокс»? – осведомился он, галантно подставив мне локоть.
Открыть дверцу – это одно. Повиснуть на его руке – совсем другое.
Проигнорировав жест, я направилась ко входу.
– Помню. Он же разрушился.
– Они буквально собрали обломки сооружения и возвели его заново вот здесь. Круто, да?
– То есть, вместо того чтобы построить новый театр, они перетащили сюда все слезы и страдания, которыми пропитались камни старого? Гениально.
– Прости? – Крест недоверчиво взглянул на меня.
– Переживаний и комплексов у актеров – будь здоров. Они постоянно мучаются из-за внешности, возраста и соперничества. Любая мелочь в труппе имеет огромное значение. Здание, в котором играют пьесы, точно губка впитывает эмоции, связанные с провалами, завистью, разочарованиями, и хранит все это в себе. Поэтому эмпаты посещают в основном представления лицедеев с сельской ярмарки. Атмосфера серьезных театров для них непереносима. Что за глупость – перенести сюда никому не нужный тяжеленный груз!
– Иногда я тебя не понимаю, – проворчал док. – Разве можно быть настолько сухим прагматиком?
Занятно, на какую мозоль я наступила, что мистер Спокойствие встопорщил иголки?
– Но были ведь и положительные эмоции, – раздраженно продолжил он. – Триумфы, наслаждение великолепными спектаклями, простая радость, наконец.
– Верно.
Мы вошли в полутемный вестибюль, озаренный, несмотря на наличие электрических ламп, факелами. Людская река текла к двойным дверям, расположенным как раз напротив.
Мы влились в поток зрителей и вскоре очутились в просторном концертном зале с рядами красных кресел.
Надо сказать, что на нас обращали внимание. Крест выглядел довольным. Мы оказались в центре всеобщего интереса: высокий красавчик с необычной спутницей в приметном платье, да еще со змеящимся шрамом на плече. Парень игнорировал тот факт, что толпа меня угнетает, и я даже прихрамываю. Намекнуть ему? Нет, будет только хуже.
Я старательно улыбалась, отчаянно сохраняя душевное и физическое равновесие.
Мы добрались до ряда примерно посередине зала, и я перевела дух.
Сидеть – это вам не стоять.
– Кого ждем? – спросила я.
– Айвишу, – многозначительно ответил Крест.
Что еще за Айвиша?
– Сегодня закрытие сезона, – разливался он. – В городе становится жарковато. Я и не надеялся, что она согласится выступать. Однако импресарио заверил, что проблем у нее не возникнет: ей поможет остаточная магия.
Я покорно молчала, откинувшись на спинку кресла. Вокруг степенно рассаживалась аудитория.
Возле нас остановилась пожилая женщина в белоснежном платье, сопровождаемая спутником – еще более престарелым, чем она сама. Крест вскочил.
Господи, мне ведь тоже полагается встать. Поднявшись на ноги, я с вежливой улыбкой вытерпела ритуал расшаркивания. Док принялся болтать с теткой, а мы с ее кавалером вместе тихонько страдали. Наконец, они убрались.
– Мадам Эмерсон – последняя светская львица Юга, – произнес Крест, стискивая мою ладонь. – Ты прекрасно держалась и, по-моему, ей понравилась.
Я разинула рот и тотчас захлопнула его. В принципе я ничего особенного не сделала: стояла столбом и учтиво скалила зубы. То ли хорошо воспитанный ребенок, то ли отлично выдрессированная собака. Или док опасался, что я двину ей ногой по коленной чашечке?
Прозвенел звонок. Зрители постепенно угомонились. Бархатный занавес медленно поднялся. На сцене находилась невысокая женщина. Темнокожая, грузная, с копной черных кудряшек, собранных на макушке. Серебристое платье изящными складками ниспадало до самого пола. Ткань переливалась, словно сотканная из воды, искрящейся солнечными бликами.
Айвиша оглядела зал. Ее глаза казались бездонными. Сделала крошечный шажок, двигаясь будто в серебряном водопаде. И запела. Невероятный голос. Он взметнулся к потолку, поражая своей чистотой, набирая мощь, крепчая. Исходящая от певицы сила захватила нас и заворожила.
Я забыла про Креста, Олейту и про расследование.
Сидела и таяла, погрузившись в чарующую гармонию.
Внезапно Айвиша воздела руки. На кончиках ее пальцев заблестели ледяные кристаллы. Они разрастались, скручиваясь и ветвясь в ритме песни. Невероятно сложное сверкающее кружево заполнило сцену, переметнулось на боковые колонны, расцветая морозными султанами перьев.
Лед, как ласковый щенок, льнул к складкам платья певицы, и я уже не могла отличить, где кончается серебристая ткань и начинаются голубоватые всполохи.
Айвиша пела, а лед танцевал вокруг нее, послушный каждой ее прихоти.
Все были загипнотизированы, мы затаили дыхание, пока женский голос не оборвался
