Таёжная ночь сгустилась окончательно и обступила их со всех сторон. Мигель оторвал взгляд от костра, поднял голову. Высоко-высоко в небе мерцали звёзды. По сравнению с небом Марса здесь их было гораздо меньше, но вот всё остальное – запахи и звуки ночной тайги, одинокий костёр, удивительная земная девушка Ирина, предстоящий ночлег в палатке под открытым небом… Всё это превращало текущие минуты в какие-то волшебные первозданные драгоценности, которые нельзя взять в руки, но можно очень долго хранить в душе, время от времени доставая и любуясь.
«Да, – подумал он. – Пожалуй, этих минут я никогда не забуду. Может быть, будут в моей жизни другие, лучше и ярче. Наверняка будут. Во всяком случае, мне хочется, чтобы они были. Но таких уже не будет никогда. Это совершенно точно».
К Байкалу они подошли на третий день вечером. Но сначала его услышали. К уже привычным таёжным звукам – журчанию недалёкой речки, шелесту листьев и шороху ветвей, разговорам птиц в какой-то момент присоединился далёкий приглушённый грохот-рёв. Ничего подобного Мигель с Конвеем в жизни своей не слышали, а посему с некой тревогой переглянулись. Ирина заметила.
– Байкал ревёт, – сообщила буднично. – Сердится.
– Как это – ревёт? – не понял блюзмен. – Разве он живой?
– Т-сс, – девушка приложила палец к губам. – Не вздумай задать этот вопрос при нём. Услышит – беды не миновать. Отомстит.
– Шутишь, – понимающе улыбнулся Конвей.
– Ни капельки, – серьёзно сказала Ирина. – С Байкалом шутки плохи. Что до живой или нет – сами увидите. Скоро уже.
Тайга кончилась, словно обрезанная гигантским ножом, и они вышли на опушку. Далее на сотню метров простиралась неровная голая местность, там и сям поросшая свежей весенней травой. Затем виднелась узкая полоска песчаного пляжа. А за ней…
– Господи, – благоговейно произнёс О’Доэрти и перекрестился. – Спасибо тебе, что я это вижу.
Бру-уу-шшш-рр-х… Бру-уу-шшш-рр-х… Бру-уу-шшш-рр-х…
Ревел байкальский прибой, раз за разом накатываясь на песчаный берег. Грозно и в то же время умиротворённо. Сразу за ним вода, казавшаяся живой, переливалась всеми оттенками серого, голубого и синего с примесью жидкого золота, светлой охры и аквамарина, сверкала под вечерним солнцем, тянулась к горизонту и дальше, за него, куда-то в светлую и радостную бесконечность. Ветер был свеж и щедро насыщен чистейшей байкальской влагой – путники дышали им полной грудью и не могли надышаться.
– Да, – сказал Мигель. – Ты была права. Теперь я понимаю. Он действительно живой.
Переправляться решили на следующее утро, поскольку до темноты оставалось не более двух часов. Углеритовая лодка – необычайно крепкая и невероятно лёгкая, со складной мачтой и маленькой каютой на двоих – была вытащена на берег и умело сохранена между прибрежных камней под водонепроницаемой маскировочной тканью – похожей на ту, из которой были скроены их походные комбинезоны. Ирина быстро отыскала лодку и велела спустить её на воду.
– Рыбки свежей хочу наловить на ужин, – сообщила. – Один может пойти со мной. Второй с Георгом пусть ставит палатку и разводит костёр. Решайте, мальчики.
И она посмотрела на Мигеля. Он почувствовал, как предательски к щекам прихлынул жар и отвернулся, приложив руку козырьком ко лбу и делая вид, что оценивает, насколько низко опустилось солнце.
– Мы с Георгом займёмся костром и палаткой, – сказал Конвей. – Идите.
Когда первая рыба заглотила блесну и удилище согнулось и заходило в руках Мигеля как живое, он испытал ни с чем не сравнимое чувство. Бешеное волнение, азарт и какая-то первобытная радость смешались воедино и охватили всё его существо.
– Есть! – воскликнула Ирина. – Тяни!
Он потянул, подводя рыбу к борту, и замер, глядя во все глаза, как серебристое упругое тело бьётся в прозрачной до самого дна воде (двадцать метров глубины минимум, по словам Ирины), стараясь сорваться на волю со смертельного крючка.
– Тащи в лодку, что стал столбом?! – Ирина схватила сачок, сунула его в воду, подводя под добычу.
Мигель потянул. Ирина подхватила, и в следующее мгновение рыба затрепыхалась, запрыгала на дне лодки.
Ирина схватила её левой рукой, правой вынула из ножен на поясе нож и рукоятью проломила рыбе череп. После чего сняла с крючка и бросила в ведро.
– Омуль, – сообщила. – Хороший, граммов на триста пятьдесят – четыреста. Тебя как по отчеству?
– Э… Александрович, – несколько растерянно ответил Мигель. Он ещё не мог прийти в себя от столь мгновенной смены потрясающих событий, каждое из которых произошло с ним впервые в жизни.
– С почином вас, Мигель Александрович, – ласково сказала Ирина.
И засмеялась.
Засиживаться за ужином не стали и уснули сразу же, как только залезли в спальные мешки и закрыли глаза. Ирина разбудила всех ранним-ранним утром, когда ночная тьма едва начала рассеиваться и отступать. Позавтракали, собрались. В море вышли, когда уже совсем рассвело, но солнце ещё не показалось из-за горизонта. Было тихо, ветер дул от берега – несильный, южный.
– Култук, – определила Ирина, поднимая лицо к небу и принюхиваясь.
– Что это? – спросил Мигель.
– Ветер так называется. Низовка.
– Это хорошо или плохо?
– Пока хорошо, он, считай, попутный. А там посмотрим. На Байкале ветер и погода могут поменяться за две секунды. «Богородицу» прочитать не успеешь, а уже тонешь.
– Шутишь?
– Нисколько.
– Э… – подал голос Конвей. – Зачем мы тогда плывём, если это так опасно?
– Предлагаешь в обход? – хмыкнула Ирина. – Давай. Всего-то около тыщи километров. Ерунда. К лету как раз дойдём.
– Середина двадцать третьего века! – патетично воскликнул поэт-блюзмен.
– Это Россия, – сказала Ирина. – Привыкай.
– В каком смысле – Россия? – спросил Мигель. – Разве на Земле сохранились государственные образования?
– Нет. Но Россия – это не государство. Это – мир. Ты же сам русский. Кажется, должен понимать.
– Я наполовину испанец, – гордо выпрямился Мигель.
– Тем более, – категорично сказала Ирина. – Ставим мачту, парус и плывём. Не бойтесь, мальчики, я ещё никого не утопила. Пока.
За кормой осталось почти сорок километров, и уже отчетливо была видна впереди и левее длинная неровная полоска острова Ольхон, а дальше – мглистые горы-сопки западного берега.
– Уже недолго, – объяснила Ирина. – Обогнём Ольхон, войдём в Малое море и, считай, мы на месте.
– А Ольхон… – начал Мигель.
– Нам туда не надо, – быстро сказала Ирина. – Ни сейчас, ни вообще.
– Запретное место?
– Как тебе сказать… Вы же не мечтаете попасть в гости к Вестминду?
– При чём здесь Вестминд?
– При том, что Ольхон – его территория. Там расположено что-то вроде научной базы. С учеными, оборудованием, мощной термоядерной электростанцией и всем, чем положено. Видите вон те мачты?
Мигель и Конвей посмотрели туда, куда указывала девушка. Теперь, когда они подошли ближе, над островом действительно можно было разглядеть тонкие, почти исчезающие на фоне серо-жемчужного облачного неба серебристые мачты. Каждая из них заканчивалась таким же серебристо-матовым едва заметным шаром.
– Что это? – спросил Конвей. – Похоже на климатические разрядники. У нас на Марсе они используются для насыщения атмосферы озоном.
– Точно не известно, – сказала Ирина. – Ольхон – закрытая зона, попасть туда можно только по специальному разрешению.
– И мы так спокойно мимо них проплывём?
– Не впервой. Мы здесь постоянно плаваем.
– Вы – да. Но на вас Вестминд и не охотится, – заметил Мигель.
– Авось пронесет, – беспечно махнула Ирина. – Другого способа лично я всё равно не вижу.
