«Для воина меч — продолжение его руки, продолжение его души. Они неразделимы. Но этот меч особенный, как и два других, что я вручил твоим братьям в день их совершеннолетия. Он сделан из меди еще в те времена, когда люди не знали железа, однако он способен потягаться в крепости с лучшими клинками современности. Но лишь до тех пор, пока он находится в руках кого-то, в чьих жилах течет кровь Кемман. Если ты его потеряешь, я убью тебя собственными руками», — сказал мне отец в день моего четырнадцатилетия. И эта ответственность тогда сильно испугала меня. Теперь же меня в большей степени пугало странное предостережение моего ангела-хранителя (кем бы он ни являлся на самом деле), касательно мести неупокоенного магистра (или злого духа, завладевшего его телом). Впрочем, чем больше я размышлял над этим, тем больше склонялся к мысли, что тяжелое ранение и последующая болезнь всё-таки негативно сказались на моём рассудке, и что всё сверхъестественное в моей жизни — не более чем плод больного воображения. Размышления эти вызывали у меня неприятное чувство тревоги, поскольку каждый раз заходили в тупик, направляясь на очередной бессмысленный виток. Рациональное во мне боролось с мистическим, и хотя я никак не мог отрицать существование Антартеса, возможность явления мне кого-то из его легиона ангелов казалось маловероятным, хотя об этом мне еще совсем недавно говорил сам Трифон.
Единственный, для кого я оставил послание, был Альвин. Я всё-таки склонялся к тому, чтобы доверять словам Виктора, и потому был относительно уверен в скором освобождении друга из рук Красных шарфов, некогда относившихся к личной охране императора, занятых ныне в роли тайной полиции. В любом случае, я ничего не мог им противопоставить. Что уж говорить, наверняка даже Виктор не решился бы давить на префекта Red Fascias для достижения своих целей. Так что я ограничился лишь упоминаниями о смерти Великого магистра и цели своей поездки, решив не рассказывать о том, что на самом деле произошло в капитуле и обо всём, что мне стало известно касательно убийств. Мало ли в чьи руки могло попасть это письмо. Я не стал рисковать.
Когда все дела были закончены, я покинул город. Было это уже глубокой ночью. Вывели меня из города через портовый район какими-то подземными туннелями, оставшимися от старого города, переходящими в частично действующие канализационные каналы. Там меня посадили в утлую лодку, больше похожую на скорлупу гигантского ореха, и вывезли за пределы городских стен, где меня ожидали виденные прежде на конюшне лошади. Несмотря на глубокий сумрак, затянувший окрестности столицы, в глазах животных я прочитал глубокую неприязнь. Только сейчас я вспомнил, что Хлыст, этот жирный упрямый мерин, которого я все же любил как друга, так и остался на том безымянном постоялом дворе в трех днях пути от Стафероса. В голове отчего-то мелькнула противная мысль о том, что его грузное тело, вероятно, пустили на мясо после сотен попыток продать его хоть за медную монетку. Слишком упрямый. Слишком толстый.
Я подтянул стремена, проверил походные сумки, последний раз окинул светящийся ночными фонарями город, и поскакал прочь, надеясь до рассвета оказаться как можно дальше отсюда.
Глава 14
Нынешняя империя насчитывает десять крупнейших городов, семь провинций, четыре фемы и два протектората. Все её части спаяны воедино разветвленной сетью дорог, позволяющей в мгновение ока перемещаться из самой удалённой точки севера на далёкий юг и обратно. Сила империи не только в руках её легионах, но и в их быстрых ногах. Какой толк в армии, успевающий к осаждённому городу только к тому моменту, когда стены его уже разрушены, защитники перебиты, а все кладовые выметены дочиста?
Ливерий Коронат, историк при дворе Октавиана Третьего.
Если Стаферос — пламенное сердце империи, то бесчисленные тракты — её вены, разносящие кровь по всему её телу. Идеальные дороги, каких не найти больше нигде, даже у заносчивых ахвилейцев, кичащихся превосходством своего оружия, и разъезжающих по просёлочным дорогам с ямами размером с целую телегу. По этим дорогам легионы, в случае нужды, могли пересечь всю империю из конца в конец за считанные недели, не позволяя захватчикам прорвать оборонительный рубеж.
Я двигался так быстро, насколько это вообще было возможно. День пути, четыре часа сна и отдыха, обильный завтрак и снова день пути. Но как бы быстро я ни передвигался, он настигал меня. Тошнотворный, но пока еще едва уловимый запах горелой плоти и волос я почувствовал на Гордиановой дороге между Альбой, крупным торговым узлом южной провинции и Кентиром, гарнизоном шестого Пепельного легиона, удерживающего обширные территории вдоль границы с фемой Альбайед. Впереди простиралась обширная Сардайская возвышенность. От столицы я удалился уже на расстояние порядка двух тысяч миль, но расстояние это не оказалось для меня столь спасительным, как я ожидал.
— Ты чувствуешь это? — схватив подвернувшегося под руку мальчишку-конюха за локоть, спросил я.
— Что именно, кир?
Черные глаза его округлились от страха. Еще бы, со стороны наверняка могло показаться, будто у меня не все в порядке с головой.
— Запах палёной шерсти. Весь этот поганый кабак провонял им.
Я не спал уже третий день, пытаясь залить призрачный запах не только вином, но и всем хмелем, какой только удавалось найти. Голова раскалывалась, болезненно реагируя на любое неловкое движение, но я никак не мог заставить себя лечь в постель. Проскакав весь день и всю ночь, едва не загнав лошадей, я не смог удалиться от мерзкого запаха ни на фут, и затем, добравшись до таверны, принялся изгонять его другими средствами.
— Ничем не пахнет, кир. Только навозом немного…
Посмотревшись с утра в своё отражение на колышущейся глади воды в дождевой бочке, я с трудом смог узнать себя: так сильно я изменился внешне. Последний раз я видел себя в зеркале в доме у брата, перед тем как отправиться в капитул, и тогда всё выглядело вполне нормально. Теперь же на меня глядел осунувшийся, обросший жидкой бородкой и завивающимися спутанными космами незнакомец, которому на вид можно дать лет тридцать. Добавить к этому воспалённые глаза и тёмные круги под ними, неразличимые на поверхности воды, и картина будет пугающе полной.
Бесцельно сделав несколько кругов по обнесенному забором дворику таверны и распугав немногочисленных постояльцев, вышедших с утра до ветру, я собрал вещи и снова отправился в путь. К обеду я уже не мог держаться в седле прямо, глаза мои нещадно слипались, и в какой-то момент я всё-таки задремал. А когда очнулся,
