Мне не хочется думать, что она любит. Не хочется думать о Кей вообще, но раз уж мы заговорили о ней, то я решила задать давно интересовавший меня вопрос:
– Как давно вы с ней встречаетесь?
– С начала девятого класса, – отвечает он. – Кей чирлидерша, а я тогда играл в футбол, и на матче в честь встречи выпускников она упала во время одного из переворотов. Не помню, как он называется. Обычно эту историю рассказывает Кей. Главное, что она упала и повредила лодыжку.
– Дай угадаю. Ты унес ее с поля. А потом наступило «долго и счастливо»?
Смутившись, он отворачивается в сторону.
– Примерно так и было.
А затем, как по сигналу, повисает неловкое молчание.
– Кажется, Кей… – Мне хочется добавить «милая», но это слово застревает во рту после ее имени. – Похоже, ты ей очень нравишься.
С минуту Кристиан молча наблюдает за сноубордистом, который спускается по трассе.
– Так и есть, – задумчиво говорит он, словно разговаривает сам с собой, а не со мной. – Она очень хорошая.
– Это же отлично, – выдавливаю я.
Мне не хочется думать о Кей как о хорошем человеке. Меня вполне устраивает, что я считаю ее злой ведьмой.
Кристиан прочищает горло, и я понимаю, что уставилась на него своими совиными глазами. Покраснев, я перевожу взгляд на холм и вижу, как сноубордист пересекает финишную черту.
– Отличный результат! – кричит Кристиан. – Ты всех уделал!
– Спасибо, чувак, – отзывается сноубордист.
Он снимает очки. Это Шон Дэвидсон, любитель сноуборда Шон, парень из «Пицца-Хат», который назвал меня клоунессой. Он переводит взгляд с меня на Кристиана, а затем обратно. И я чувствую себя оленем в свете фар.
– Мне пора, – говорит Кристиан. – Гонка окончена. Тренер захочет обсудить результаты на лыжной базе, пересмотреть наши спуски и тому подобное.
– Хорошо, – говорю я. – Было приятно…
Но он уже сорвался с места, прокладывая себе путь вниз по склону и оставив меня в одиночестве спускаться с горы.
В конце марта резко потеплело, и снег в долине растаял за пару дней. Лес наполнился полянками красных и фиолетовых цветов. На осинах появились ярко-зеленые листья. А земля, просыпаясь от зимней спячки, наполнилась красками и звуками. Мне нравилось стоять на заднем крыльце и слушать, как ветер шелестит в кронах деревьев, как радостно журчит ручей, протекающий по нашему участку, как поют птицы (а иногда и прилетают ко мне), как общаются между собой бурундуки. Воздух наполнился ароматом цветов и хвои, согретой солнцем. Горы за домом все еще укрывал снег, но определенно чувствовалось наступление весны.
А вместе с ней вернулись и видения. Всю зиму они скорее напоминали тихое покалывание в голове и с момента переезда появлялись всего дважды. И оба раза это случилось, когда я видела Кристиана в коридоре. Я решила, что получила небольшую передышку, но, видимо, она закончилась.
Однажды утром по пути в школу ни с того ни с сего (пуф!) я вновь оказываюсь в знакомом лесу и иду сквозь деревья к Кристиану.
Я окликаю его по имени. Он поворачивается ко мне, и в косых лучах послеполуденного солнца его глаза кажутся золотисто-зелеными.
– Это ты, – хрипло говорит он.
– Это я, – отвечаю я. – Я пришла.
– Клара!
Я моргаю. И первое что вижу – Джеффри сжимает в руке руль «Приуса». Моя нога все еще слегка давит на газ, а машина медленно съезжает на обочину.
– Прости, – выдыхаю я. А затем останавливаюсь и глушу двигатель. – Джеффри, мне так жаль.
– Все в порядке, – бормочет он. – Это видение, да?
– Да.
– Ты же не можешь знать, когда оно появится.
– Да, но мне следовало подумать, что из-за него моя жизнь может оказаться в опасности. А что, если бы я разбилась? Чем бы помогло тогда видение?
– Но ты же не разбилась, – успокаивает он. – Я был с тобой.
– И слава богу.
Он хитро улыбается.
– Значит, ты разрешишь мне довезти нас до дома?
Когда я рассказываю маме, что видения вернулись, она вновь поднимает тему полетов. Она так часто использует слово «тренировка», что кажется, будто наш дом превратился в какой-то учебный лагерь. Всю зиму мама пребывала в плохом настроении и большую часть времени проводила в своем кабинете, укутавшись в одеяло и попивая чай. Всякий раз, когда я стучала или заглядывала к ней, она выглядела такой напряженной, будто не хотела, чтобы ее вообще трогали. И, честно говоря, я избегаю ее с того дня, когда поняла, что она специально утаивала от меня информацию.
Я провожу много времени в «Розовой подвязке» с Анджелой, что не очень нравится маме, но ей приходится держать свое мнение при себе, ведь, по сути, это связано с школьным проектом (и большую часть времени мы действительно готовим презентацию о королеве Елизавете). А по выходным я катаюсь на лыжах. Я говорю ей, что это связано с Кристианом, а следовательно, и с предназначением. И значит, технически это тренировка, верно?
Так что я очень жалею, что снег на склонах стремительно тает.
С наступлением теплых деньков Венди не упускает возможности убедить меня покататься на лошади. Поэтому я оказываюсь на ранчо «Ленивая собака», сидя на спине черно-белой кобылы по кличке Сэсси. Венди говорит, что это хороший выбор, потому что лошади уже около тридцати лет и у нее просто не осталось сил брыкаться. Меня это устраивает, хотя я так хорошо себя чувствую в седле, будто каталась всю жизнь.
– Ты отлично справляешься, – говорит Венди, наблюдая из-за забора, как я медленно объезжаю круглый загон. – Ты прирожденная наездница.
Сэсси шевелит ушами. Вдалеке появляются два всадника, которые скачут галопом к большому красному амбару, стоящему в конце пастбища. До нас доносится их смех.
– Это папа и Такер, – говорит Венди. – Скоро будет готов ужин. Давай заведем Сэсси.
Я легонько ударяю пятками по бокам кобылы, и она направляется к сараю.
– Привет! – восклицает мистер Эйвери при нашем приближении. – Отлично смотришься на лошади.
– Спасибо. Я Клара.
– Знаю, – говорит мистер Эйвери. Они с Такером очень похожи. – Последние несколько месяцев Венди постоянно рассказывает о тебе.
Он улыбается, отчего еще больше становится видно его сходство с Такером.
– Папа, – бормочет Венди.
Она подходит к лошади отца и треплет ее за шею.
– О господи. Она посадила тебя на старушку Сэсси.
Ради Венди я пообещала себе стерпеть все, что сегодня наговорит мне Такер. Никаких грубых замечаний. Никаких язвительных ответов. Я стану вести себя, как пай-девочка.
– А мне она нравится. – Я наклоняюсь и глажу шею Сэсси.
– Да мы на ней катаем маленьких детей.
– Такер, заткнись, – шипит Венди.
– Но это правда. По-моему, эта лошадь уже лет пять не может обогнать даже улитку. Кататься на ней все равно что сидеть на стуле.
Ну все, он нарвался.
– Хорошая девочка, – тихо говорю я лошади на ангельском языке.
Ее
