Венец.
Чернокрылый прикрывает глаза и медленно отступает. Его лицо искажается от боли. Она настолько сильная, что в этот раз у него не получается скрывать свои чувства.
«Не смотри на него. Закрой глаза», – вновь приказывает мама.
И в этот раз я не смею ослушаться.
«Хорошая девочка, – снова раздается в голове ее голос. – А теперь призови свои крылья».
«Я не могу. Одно из них сломано».
«Это не имеет значения».
И я вновь доверяюсь ей. Тело простреливает такая боль, что у меня перехватывает дыхание, и мне приходится сдерживаться, чтобы не открыть глаза. Но через мгновение все проходит. Крылья окутывает жар, согревая мышцы, сухожилия и кости, а затем, как и с порезом на ладони, боль исчезает. И не только она. Еще царапины на руках и лице, синяки, боль в плече. Все растворяется. Я полностью исцелилась. Все еще напугана, но зато исцелена. И вновь ощущаю тепло.
«Мы все еще в аду?» – спрашиваю маму.
«Да. Я не могу вернуть нас на землю. У меня не хватит на это сил. Мне понадобится твоя помощь».
«Что нужно сделать?»
«Подумай о земле. О зеленых лесах и лугах. О цветах и деревьях. О траве под ногами. О том, что ты больше всего любишь».
Я представляю себе осину, растущую под окном нашего дома. Как она шелестит и дрожит на ветру, отчего тысячи маленьких зеленых полупрозрачных листочков пускаются в пляс вместе с ней. Я вспоминаю папу. Как он вырезал из старых кредитных карт что-то наподобие бритвы и как мы вместе брились по воскресеньям, только он использовал настоящий станок, а я подражала ему с пластиковым. И всегда встречалась взглядом в запотевшем зеркале с его теплыми серыми глазами. Потом мысленно переношусь к дому, и нос тут же заполняет запах кедра и сосны, который окутывает тебя, как только переступаешь порог. Вспоминаю вкус печально известного маминого кофейного кекса. И как коричневый сахар тает у меня на языке. А еще Такера. Как мы стоим так близко друг к другу, что даже дышим одним воздухом. Такер.
Земля под ногами дрожит, но мама крепко сжимает мою руку.
«Идеально. Можешь, открыть глаза, – говорит она. – Но не отпускай мою руку».
Я моргаю от яркого света. Мы снова на земле и стоим почти на том же самом месте. А вокруг нас виднеется венец, как какое-то небесное силовое поле. Я улыбаюсь. Такое чувство, будто мы отсутствовали несколько часов, хотя я знаю, что прошло всего несколько минут. Как же приятно видеть цвета! Ощущение, словно я очнулась от кошмара и все вернулось на круги своя.
– Ты еще не победила, – произносит знакомый равнодушный голос.
Моя улыбка тут же исчезает. Сэм все еще стоит в нескольких шагах от нас за пределами венца, но не сводит с нас холодного и спокойного взгляда.
– Ты не сможешь удерживать венец вечно, – говорит он.
– Мне хватит и нескольких часов, – отвечает мама.
От этих слов Сэм вновь начинает нервничать. И быстро осматривает небо.
– Мне не обязательно прикасаться к тебе.
Он протягивает к нам руку ладонью вверх.
«Приготовься улететь», – раздается мамин голос в голове.
Над ладонью Чернокрылого начинает виться дым. А затем появляется маленький огонек. Он смотрит на маму, отчего она сильнее впивается в меня пальцами. Через мгновение он поворачивает руку, и огонек соскальзывает с его руки на землю. Пламя быстро цепляется за сухой кустарник, после чего бежит от кустов вверх по стволу ближайшего дерева. Посреди разгорающегося огня и клубов дыма стоит совершенно невредимый Сэм. Уверена, нам на такое везение рассчитывать не следует. Но стоит мне об этом подумать, как он выходит из-за стены дыма, сверля взглядом маму.
– Я всегда считал тебя самой красивой из нефилимов, – говорит он.
– Как иронично, ведь я всегда считала тебя самым уродливым из ангелов.
Отличный ответ. Надо будет потом похвалить ее.
Вот только у Чернокрылых, видимо, отсутствует чувство юмора.
Неожиданно из его руки вырывается пламя и врезается в мамину грудь, мгновенно перескакивая на волосы. Сияние, исходящее от нас, тут же гаснет. А через мгновение падший оказывается возле нас и обхватывает рукой мамино горло. Сэм поднимает маму вверх, отчего ее ноги беспомощно болтаются над землей, а крылья хлопают за спиной. Я пытаюсь вырвать руку, чтобы наброситься на него, но она все так же крепко удерживает меня. Закричав, я ударяю его свободной рукой, дергаю за запястье, но ничего не помогает.
– Нет больше счастливых мыслей, – говорит он.
В его обращенном на нее взгляде появляется печаль. И меня вновь окутывают его чувства. Сэм сожалеет, что приходится убивать маму.
Он вновь видит ее с коротко стриженными каштановыми волосами, с сигаретой в руках и ухмылкой на лице. Он хранил этот образ в своем сознании почти сотню лет. И до сих пор искренне верит, что любит ее. Любит, но все равно собирается задушить.
Ее губы начинают сиять. И я снова кричу.
«Успокойся», – вновь раздается в голове мамин строгий голос, несмотря на то что она выглядит так, будто от смерти ее отделяет всего пара секунд.
Крик тут же обрывается. Но в ушах все еще звенит.
«Мама, я так люблю тебя», – с трудом сглотнув, выдавливаю я.
«Я хочу, чтобы ты сейчас подумала о Такере».
«Мама, прости меня».
«Сейчас же! – настаивает она. Хлопки ее крыльев становятся все слабее, а затем крылья и вовсе прижимаются к спине. – СЕЙЧАС ЖЕ закрой глаза и подумай о Такере!»
Я зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться на Такере, но в голове лишь мысли о том, какой слабой стала мамина хватка и что никто не спешит нам на помощь.
«Подумай о чем-то хорошем, – слышится ее шепот в моей голове. – Вспомни тот момент, когда вы любили друг друга».
И именно так я и поступаю.
– Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену? – спрашивает меня Такер.
Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает мушку к моей удочке. На нем ковбойская шляпа и красная клетчатая фланелевая рубашка, надетая поверх футболки. И это очень ему идет.
– И что же? – интересуюсь я, с трудом сдерживая смех, хотя он еще не дошел до самой шутки.
Такер ухмыляется. Он настолько великолепен, что мне все еще не верится, что он мой.
Он любит меня, и я люблю его. А ведь это редкий и прекрасный дар.
– Бам! – говорит он.
Я громко смеюсь, вспоминая этот момент. И позволяю напитаться восторгом, который испытывала в тот момент. А еще тем, что почувствовала в амбаре, когда прижалась к нему телом и губами, когда ощутила единение с ним и всем живым на земле.
И вдруг осознаю, чего хотела от меня мама: чтобы я помогла ей
