«Молодец, – звучит мамин голос в голове. – У тебя получилось».
Я открываю глаза, и мне приходится моргать несколько раз, чтобы привыкнуть к яркому свету, который исходит от меня. Разносится от меня. Я вспыхнула, словно фонарь, и сияние дрожит и искрится, как бенгальские огоньки на День независимости.
Чернокрылый вздрагивает. Я все еще сжимаю его запястье, и в этом месте его кожа рассыпается, словно сквозь фальшивую оболочку и этот человеческий костюм мне удается добраться до того существа, которое скрывается под ними. Кончики моих пальцев искрятся от жара.
– Нет, – недоверчиво шепчет Сэм.
Он отпускает маму, и она оседает на землю лицом вниз. Я выпускаю ее руку и хватаю падшего за ухо, чего тот совершенно не ожидает. Он пытается вырваться, но я с легкостью удерживаю его. Его огромная сила померкла. Я сильнее стискиваю пальцы, и с его губ срывается болезненный стон. Его тело окутывает белый дым, как будто он испаряется, как кубик сухого льда.
А через мгновение ухо отделяется от его тела.
Я так потрясена этим, что чуть не теряю венец. И тут же отбрасываю это ужасное ухо в сторону, отчего оно разлетается на мелкие частицы, как только касается земли. Я снова тянусь к падшему, пытаясь схватить его за шею, но ему удается увернуться. Кожа на его руке, которую я так и не выпустила, тоже растворяется, как пепел под дождем. Нет. Как пыль. Пыль на ветру.
– Отпусти, – говорит он.
– Отправляйся в ад.
Я отталкиваю его подальше. И он отшатывается.
В воздухе появляется рябь, а через мгновение Чернокрылый исчезает с порывом холодного ветра.
Мама кашляет. Я опускаюсь на колени и медленно переворачиваю ее. Она открывает глаза и смотрит на меня, а затем пытается что-то сказать, но ей не удается произнести ни звука.
– О, мама, – выдыхаю я, разглядывая темные синяки на ее горле.
Среди них даже можно разглядеть отпечаток руки. Венец начинает угасать.
Она тянется к моей руке, и я сжимаю ее ладонь.
«Не отпускай венец, – мысленно просит она. – Поделись им со мной».
Я склоняюсь ниже, освещая ее своим сиянием. И ее раны на голове и шее медленно исчезают. А сгоревшие волосы отрастают вновь. Она делает глубокий вдох, как пловец, перед тем как нырнуть в воду.
– Слава богу, – почувствовав невероятное облегчение, говорю я.
Она садится. И пристально смотрит за мое плечо на что-то у меня за спиной.
– Нужно выбираться отсюда, – говорит она.
Я поворачиваюсь. Огонь, который вспыхнул по вине Чернокрылого, превратился в настоящий, потрескивающий, дикий и необузданный лесной пожар, пожирающий все на своем пути. В том числе и нас, если мы задержимся здесь хотя бы пару секунд.
Я поворачиваюсь к маме и помогаю ей медленно подняться на ноги. Она двигается так осторожно, что напоминает мне старушку, которая пытается выбраться из инвалидного кресла.
– Ты в порядке?
– У меня почти не осталось сил. Но я смогу взлететь. Давай убираться отсюда.
Держась за руки, мы взмываем по спирали в небо. А когда оказываемся достаточно высоко, я вижу, как далеко расползся огонь. От внезапно налетевшего ветра стена пламени становится вдвое больше, чем минуту назад, и неуклонно движется вниз по склону горы в каньон Смерти.
Я уже видела этот пожар. И узнала бы его где угодно.
– Полетели, – говорит мама.
Мы направляемся к дому. И пока мы летим, я пытаюсь осознать, что это огонь из моего видения, а значит, мне предстоит отправиться спасать Кристиана. Забавно, что в видении не было и намека на Чернокрылого. Или ад. Или множество других вещей, которые бы могли пригодиться.
– Милая, остановись, – просит мама. – Мне нужна передышка.
Мы опускаемся на берег небольшого озера.
Мама тут же садится на поваленный ствол дерева. Она с трудом дышит оттого, что пришлось улететь так далеко и так быстро. «Неужели повреждения от Чернокрылого оказались сильнее, чем смог исцелить мой венец? – задаюсь вопросом я. – Неужели она умрет?»
Я вдруг вспоминаю про свой телефон, поэтому достаю его из кармана, чтобы позвонить в Службу спасения.
– Не надо, – говорит мама. – Со мной все в порядке. Просто нужно немного передохнуть. Отправляйся на Фокс-Крик-Роуд.
– Но ты же ранена.
– Я же сказала, что со мной все в порядке. Иди.
– Сначала я помогу тебе добраться домой.
– На это нет времени. – Она отталкивает меня. – Ты и так уже задержалась. Иди к Кристиану.
– Мама…
– Иди к Кристиану, – повторяет она. – Сейчас же.
21
Дым застилает глаза
Я лечу к Фокс-Крик-Роуд. Я так измотана случившимся, что просто доверилась крыльям, которые, кажется, прекрасно знают, куда меня нести. И через несколько минут я опускаюсь на дорогу в том месте, где обычно начинается мое видение.
Я оглядываюсь по сторонам. Но нет ни серебристого «Аваланша», ни оранжевого неба, ни огня. Все выглядит совершенно обычно. Скорее даже мирно. Среди ветвей поют птицы, а листья тихо шелестят на осинах. И даже не верится, что может что-то случиться.
Еще рано.
Я знаю, что огонь по другую сторону горы, но он неуклонно подбирается к этому месту. И скоро доберется сюда. Так что мне нужно лишь немного подождать.
Я схожу с дороги, сажусь под деревом и пытаюсь собраться с мыслями. Но их очень много. «Зачем Кристиан приедет сюда? – задаюсь вопросом я. – Что он забыл на Фокс-Крик-Роуд?» Почему-то у меня не получается представить его в болотных сапогах, пытающегося словить рыбу на мушку. Этот образ совершенно ему не подходит.
«Что-то здесь не так, – размышляю я. – В видении я не сижу под деревом, выжидая, когда Кристиан появится. Он приходит первым. Когда я оказываюсь на дороге, грузовик уже припаркован на обочине, а когда захожу в лес, Кристиан уже стоит там. И смотрит на огонь».
Я перевожу взгляд на часы. Но стрелки застыли и показывают одиннадцать сорок две. Я вышла из дома примерно в десять утра, а упала, наверное, в половине одиннадцатого. Так что в одиннадцать сорок две…
В одиннадцать сорок две я гостила в аду. Так что даже не представляю, сколько сейчас времени.
Не стоило слушать маму. У меня еще много времени в запасе. Я могла бы отвезти ее домой или в больницу. Так почему она настаивала, чтобы я ушла? Почему захотела остаться одна? Сердце сжимается от страха при мысли, что она не сказала мне, как на самом деле ей плохо, и, не в силах и дальше это скрывать, заставила меня уйти. Я представляю, что она лежит на берегу озера, а вода плещется у ее ног. И
