— В Шарту бы никто так не сделал, — покачал головой Хинта. Между ними повисла разочарованное молчание, и он сдался. — Ладно, мы можем почтить память и других детей. Поставим несколько огней здесь, еще несколько у мемориала, и еще несколько пустим по воде.
— Я сейчас вернусь, — обещал Ивара. Мальчики наблюдали, как он дошел до уличного торговца, продающего плошки и топливо. На фоне освещенной улицы фигура взрослого выглядела маленькой и какой-то надломленной, казалось, он сутулится; на время отступили куда-то вся та предельная ярость и жизнь, которыми этот человек сиял еще совсем недавно.
— Что с ним? — потихоньку отключив Ивару от их канала связи, поинтересовался Хинта. — Он в порядке?
— А ты не понимаешь? Он тоже потерял многих в этой земле. Вот только у его друзей нет мемориала, по крайней мере, с этой стороны Экватора. Никто не приезжает на праздник в их честь. А Ивара так много узнал об их гибели за последние дни. И кто знает, может, завтра он узнает еще больше. Ведь мы пойдем туда, где ходили они. Где-то не так далеко отсюда они попали в беду. Так что эти огни — его способ что-то сделать для них. Пусть не напрямую, но все же. Ему нужно их зажечь.
— Извини, я действительно не понимал. Не подумал. Если ты прав, то я плохо разбираюсь в людях. Хотя это не новость, что ты в них разбираешься лучше меня.
Тави положил руку ему на плечо. Через несколько минут Ивара вернулся к ним — с двенадцатью плошками, тремя бумажными лодочками, зажигалкой и небольшим баллоном горючей жидкости.
— Все правильно?
— Да, — стараясь не выдать эмоций, отозвался Хинта.
Первые три огня они поставили там, где стояли: один — в тупичке, второй — на месте, где когда-то был шлюз соскользнувшего в море дома, третий — в центре двора. Долго, без слов, они смотрели, как танцует и крепнет пламя. Теперь и эта улица была не пуста — она стала частью общего действа. Они стали частью общего действа. И может, чьи-то духи еще на шаг ближе подступили сюда, к порогу между мирами. Пламя почти не давало жара — только свет, при каждом порыве ветра, налетающего с моря, оно плевалось искрами, разделялось на отдельные рвущиеся, пляшущие языки. Когда огонь начал гореть ровнее, они пошли дальше — вниз, в направлении мемориала.
_____Мемориал был построен в форме остроконечной ступенчатой пирамиды, высотой в три человеческих роста. Ступени — крутые, узкие; над каждой — своя линия барельефов. Нижние ярусы мемориала были посвящены истории Шарту до цунами — их общим мотивом была жизнь. Средние ярусы описывали удар стихии — мрачные, со множеством сцен гибели и уничтожения, их общим мотивом была смерть. Над ними шли два яруса, повествующие о спасении и исходе. А макушка пирамиды была абстрактной — она относилась к будущему, обещала счастье, посвящалась всем надеждам, которые скульптор имел насчет нового Шарту. Во многом эти надежды сбылись, ведь поселок стоял, и люди в нем жили — уже целое поколение минуло со времен катастрофы.
Паломники ставили плошки с горючим на всех ярусах мемориала: кто-то — за будущее, кто-то — за близкое и далекое прошлое. Огней было столько, что, казалось, памятник пылает весь, от основания до вершины, словно огромный костер. Языки пламени облизывали черный металл барельефов и красный камень ярусов, соединялись в общий гудящий поток и с яростью устремлялись вверх, к звездному небу. Вокруг мемориала, вооружившись специальным, очень длинным ухватом, ходил мортейра. Он сдвигал горящие плошки так, чтобы среди бушующего пламени оставался безопасный путь, позволяющий новым паломникам поставить на нужный им ярус свои ритуальные огни.
— Я могу посвятить свой огонь бабке, — сказал Хинта, — той, которая умерла еще до цунами — она ведь тоже когда-то была девочкой, как дед когда-то был мальчиком. А завтра я зажгу огни для них обоих в их взрослых ипостасях.
— Давайте каждый поставит по огню, — предложил Тави. Ивара кивнул и роздал мальчикам по плошке. Сам он поставил свою на средний ярус, в мир страданий и гибели. Хинта зажег свою плошку внизу, в разделе давней истории Шарту. А Тави полез на самый верх. Даже мортейра обеспокоенно остановился, чтобы проследить за его восхождением. Ближе к вершине пирамиды ступени становились совсем узкими, места для ног едва хватало и приходилось опираться руками, словно лезешь вверх по настоящей скале. Когда Тави спустился, он весь дрожал, лицо раскраснелось, а стекло шлема было покрыто испариной.
— За будущее, — положив руки им на плечи, выдохнул он. — Там, наверху, было жарко, очень жарко.
— Я за тебя испугался, — признался Ивара.
— Но ведь будущее того стоит. И все, кто еще умрет, стоят того. А умрут многие — так устроен мир. Пусть этот огонь будет маяком для звездного ветра, пусть рождений будет больше, чем смертей, пусть души живых получат не меньше любви, чем души мертвых. Тем более, что мертвые снова станут живыми. И наоборот.
Они отошли в сторону и смотрели, как на пирамиду восходят другие паломники. А пламя поднималось все выше, пока огонь не охватил весь мемориал. С какого-то момента мортейра уже не позволял людям подниматься наверх и ставил пылающие плошки сам, с помощью ухвата. Но места на ступенях все равно не хватало, и люди начали ставить огни вокруг — от подножия и дальше, пока площадь вокруг памятника не засветилась вся. Когда сотни огней слились в один, воздух задрожал, и вокруг поплыла ощутимая волна тепла. Люди, испуганные тем, чего достигли, начали отступать с площади; толпа сложилась в широкое кольцо, посреди которого пылал до неба знак памяти.
— Сколько помню, — восхищенно прошептал Хинта, — такой огонь, как сейчас, раньше не поднимали даже в день поминовения взрослых. Плошек всегда было меньше в два или в три раза. Приехавших тоже. Большой будет праздник.
— Должно
