— Эдра, Кири, Амика, — шептал он. — Амика… Амика… Придешь ли ты увидеться со мной этой ночью? Ведь как бы я ни любил остальных, тебя я жду больше.
Его мысли путались, а ощущения стали необычайно ясными и острыми. Он видел звезды на небе и огни мертвых, светлой рекой устремившиеся в океан. Его глаза с трудом могли выносить это сияние, словно в каждой звезде и в каждом всполохе пламени заново явил себя сам сияющий первоисточник вселенной. А еще он чувствовал все свое тело: прилипшую к лицу маску, тесный скафандр, невыносимую тюрьму герметичных перчаток на ладонях. Он слышал шум ветра. Его оглушал мерный накат волн. Его раздражал звук собственных шагов, шорох гальки под ногами. Его пугал хлюпающий звук отлива — звук воды, протекающей между камнями, отступающей от берега. Он хотел приглушить динамики своего шлема, но запутался в настройках, попытался зажмуриться — но, казалось, звезды уже горят в самих его глазах, протравлены ионизирующим излучением на внутренней стороне век. И уж тем более он никак не мог избавиться от своего тела, от своей утомленной кожи. И теперь он был вынужден осязать, слышать и видеть — слишком много.
Вместе с этими чувственным ударом из настоящего на него с той же нестерпимой ясностью обрушилось прошлое. Он вспомнил весь период жизни от поступления в Дадра и до последней разлуки — все те времена, когда они так много были вместе. Вспомнил, как они впервые закрыли изнутри двери своего клуба, своего новорожденного Джада Ра, как стояли посреди совершенно пустой комнаты, поглощенные невероятной энергией, исполненные веры в будущее.
— Мы сделали это, — сказал Квандра.
— С чего начнем? — спросил Вева.
— Присядем, — ответил Ивара. И они сели прямо на пол, в белую известковую пыль, оставшуюся от неоконченного ремонта. Еще мгновение их лица оставались серьезными, а потом Кири начал хохотать.
— Нам нужны стулья, — заикаясь, сквозь смех, произнес он. И они все начали хохотать вместе с ним. Они не могли успокоиться, не могли встать с грязного пола. Они толкались и щипали друг друга. Им было по четырнадцать лет, они победили в своей первой битве и получили столько свободы, сколько никогда раньше не могли себе вообразить. Здоровые, счастливые, живые, они угорали, лежа и сидя на полу, а в центре круга, образованного их беспомощными от радости телами, торжественно поблескивала маленькая ключ-карта, которой они пять минут назад неумело заперли дверь своей комнаты.
— Нам нужны книги, — сказал Прата.
— А кресла и диванчики будут лучше, чем стулья, — добавил Лива.
— Терминалы, — уже серьезно произнес Кири.
— Холодильник, — внес свою лепту Киддика. Все снова повалились от хохота. — Что? Лучший способ не отрываться от работы — иметь закуску под рукой. Мы же строим дом, настоящий дом. Не только холодильник — нам нужна мини-кухня. Мы будем проводить здесь все время, кроме сна и тех часов, когда мы сидим в классах. И так будет следующие пять лет — а это много. И потом этот клуб останется нашим наследникам, нашим младшим.
— Ты прав, — пытаясь справиться со смехом, отозвался Ивара. — Вы все правы.
— Я бы хотел оранжерею, — тоже посерьезнев, сказал Лива.
— И химическую лабораторию с молекулярным принтером, — заявил Амика.
— Сейф для ценных вещей, — сказал Квандра, — потому что у нас уже есть враги. А еще барельефы на стены. Не забывайте про эстетику. Место, где мы проводим время, должно быть красивым. Оно должно напоминать нам, зачем мы здесь.
— Нам нужно все, — подвел итог Ивара. — Кое-какую мебель можно раздобыть уже сейчас. Но прежде чем мы построим кухню, оранжерею и лабораторию, нам придется доделывать здесь ремонт.
— Ну, это не проблема, — сказал Эдра.
А еще через полчаса Ивара впервые в своей жизни целовался. Это произошло спонтанно. Они с Амикой пошли на грабительскую вылазку, но на полпути остановились и начали отряхивать друг друга от известковой пыли. Их тела были молодыми и тонкими. Пустынные переходы ночной школы отвечали им тишиной. И они не смогли остановиться. Руки Амики проникли к Иваре под одежду.
— Ты сделал это, — прошептал он, — ты сделал это, ты сделал это.
— Чего ты хочешь? — испуганно спросил Ивара.
— Поцеловать тебя.
— Ты уже это делал?
— Да.
— С кем?
— С девочкой.
— Я не девочка.
— Ты никогда этого не делал. — Амика улыбался, его глаза сияли в полутьме. — Ты идеалист, маленький герой, наш командир. Ты собрал нас, хотя мы были никем. Но ты еще никогда не целовался.
Иваре было трудно дышать.
— С чего ты взял, что я стану делать это с тобой?
— Все всегда обгоняют только в одном. Вы почти все обогнали меня умом, волей, эрудицией. А я обогнал тем, что целовался с девочкой в одиннадцать лет. Но мне больше не интересны девочки. Я понял это почти сразу.
— Что тебе не интересны девочки?
— Ты глупеешь, когда я рядом, краснеешь, когда Эдра травит свои тестостероновые байки, слабеешь, когда я касаюсь тебя. Я почти сразу понял, что мне не интересны девочки. И еще быстрее я понял, что они не интересны тебе.
— Ты слишком самоуверен.
— Меньше, чем ты, когда ты говорил те вещи в кабинете директора.
А потом они уже не могли говорить. Все ближе и ближе они склонялись друг к другу. Ивара на всю жизнь запомнил вкус того первого дыхания, того первого поцелуя: скольжение чужих губ по своим, тянущую силу и удовольствие — бесконечное удовольствие от этого контакта.
Но прошло еще несколько месяцев, прежде чем они пошли дальше поцелуев. Они не знали, как сказать своим друзьям. Но дело было не в этом, а в том, что Ивару пугало его собственное тело. Он боялся того, как с ним это происходит, боялся тумана в глазах, дикого стука сердца, слабости. Ему казалось, что он упадет в обморок прежде, чем Амика успеет снять с него одежду. Но каждый раз, когда Амика касался его,
