— Есть небольшой город Тиглип, — сказал Ивара, — на западной окраине подконтрольных Литтаплампу земель. Там сохранился древний литский мемориал людям, погибшим в годы Великой Зимы. Есть другой особенный мемориал в деревушке Гайру, посвященный чернорабочим, легшим костьми на строительстве Экватора. Мемориалы войне трех цивилизаций и героям смутного времени разбросаны в большом количестве по всей ойкумене. Есть немало и меньших мемориалов, вроде этого в старом Шарту, которые посвящены другим, более поздним трагедиям, связанным с массовой гибелью людей. Все они похожи.
Хинта поймал взгляд учителя. В светлых глазах Ивары плясали отражения синих огней, казалось, он сам горит изнутри, словно этот огонь выжигал, пожирал его.
— Каждый раз, когда я вижу действо вокруг одного из этих мест памяти, я думаю о том, что все величие этого зрелища связано вовсе не с тем конкретным событием, которому посвящен мемориал. Нет, оно связано с нашей культурой в целом, с тем, как мы умеем помнить и чтить мертвых. А на самом деле мы не умеем этого. Почитая конкретных мертвых, мы всякий раз думаем не о них, а о тех героях, на которых они в своей смерти стали похожи. Мы опосредуем смерть через образы из любимых легенд. Все наши мемориалы и колумбарии, все наши места памяти — это, по сути дела, храмы наших героев. Наши мертвые и наши герои — одно. Наши герои — главные среди наших мертвых. И в то же время они единственные доступные нам мертвые, единственные, кого наша культура по-настоящему запомнила в веках.
Это была большая речь для человека, который последние два часа был крайне немногословен. Мальчики примолкли. Своими словами Ивара закрыл вопрос, который они обсуждали — и они оба хорошо понимали, что он прав. Этот мемориал и эти плошки с горючим сложили люди Шарту, но это пламя рассказывало не о них и не об их предках. Это был костер самой истории, он приносил с собой жар тысячи древних сердец. И величие, которым дышал этот огонь, принадлежало лишь тем, кто действительно был его достоин — героям, таким, как Джилайси.
После бдения у места памяти Хинта поговорил с младшим братом. Ашайта уже хотел спать, но был спокоен и в достаточной мере заинтересован окружающим, а потому друзья решили, что могут продолжить вечер. От мемориала они вместе с толпой направились к побережью.
В небе угас последний отсвет ушедшего дня, и теперь люди зажигали плошки с горючим уже не ради мертвых, а просто чтобы осветить себе путь. Извилистая череда редких огней, как указующий вектор, выстроилась от площади мемориала до самого побережья, а там сворачивала на длинную, уходящую далеко в море галечную косу. Гладкие мокрые камешки шуршали под подошвами сотен сапог. Был отлив, прибрежное течение усилилось, а значит, наступило благоприятное время, чтобы запустить в океан кораблики. Паломники входили по пояс в воду и, борясь с набегающей волной, зажигали плавучие огни. Ивара и мальчики последовали общему примеру. Это оказалось непросто: волна норовила бросить пылающий плавучий факел обратно на берег. Хинта, рискуя прожечь скафандр, поймал и оттолкнул их кораблики дальше от берега. Те замерли, кувыркаемые волнами, заплясали на одном месте, но постепенно начали отдаляться от линии прибоя. Чем дальше они уходили, тем быстрее было их движение. Наконец, течение подхватило их и понесло прочь. Все новые и новые паломники входили в воду, чтобы зажечь и оттолкнуть от берега свои огни. Казалось, по телу океана потянулась многопалая огненная рука, а потом она разрослась и превратилась в огненную реку. Течение несло огни на юго-восток.
— Словно океан бросает вызов небу, — прошептал Тави, когда они отошли от толпы и смотрели, как танцуют на воде плавучие огни. — И там, и там видно Млечный Путь — реку звезд.
— Я вспомнил, — вдруг сказал Ивара, — мне же надо взять пробы воды.
— Сейчас? — удивился Хинта.
— Как ни странно, но да. Время суток имеет значение. В океане все еще способны жить некоторые бактерии-экстремофилы. У них суточный жизненный цикл. Но даже если экстремофилов здесь нет, сам химический состав воды немного меняется в зависимости от времени суток. Некоторые химические процессы идут только на свету. Поэтому пробы лучше брать утром и вечером.
— А зачем вода?
— Землетрясение. Во время таких катаклизмов со дна всегда поднимается осадок. А еще на дне моря, как и на суше, образуются трещины и небольшие кратеры, которые дышат магмой. Вверх поднимаются газ и пыль. По составу воды можно без раскопок и бурения узнать множество вещей о геологии этого региона.
— Понятно, — внимательно глядя на учителя, сказал Тави.
— Оставайтесь здесь, смотрите на красоту. Я через час вас найду. Или просто встретимся около нашей палатки.
— Ладно, — согласился Хинта.
Ивара ушел. Он сам отключил себя от их радиоканала.
— Думаешь, он в порядке? — спросил Хинта.
— Нет.
— Может, не стоило отпускать его одного?
— Мы все иногда нуждаемся в минутах одиночества. А он сегодня весь день с нами. Наверное, у него есть чувства, о которых он не может с нами говорить. Пусть идет.
— А ты в порядке?
— Я ему сочувствую, вот и все. Ну и кроме того, разве не для этого существуют поминальные церемонии, чтобы человек ощутил очень большую печаль — такую, которая много больше всех его личных горестей?
Так они стояли и смотрели на океан и небо.
_____Ивара стоял на берегу. Он отошел достаточно далеко от лагеря, и теперь был один. Его переполняло всеобъемлющее предчувствие конца собственной жизни. Оно было как темный горизонт, как заслон между настоящим и будущим. Он больше не видел продолжения для самого себя, не слышал голоса своих следующих десятилетий, не мог представить своей старости. Впереди была лишь стремительная перспектива дней. Ответы на вопросы приходили все быстрее — с каждым часом, каждым текстом, каждым шагом. Он знал, что мальчикам эта исследовательская работа все еще представляется бесконечной, и она была бесконечной — если смотреть на
