Удерживаться под водой больше не удавалось. Тави перекатился через Хинту, и следующая волна отбросила их друг от друга, а легкие скафандры снова вытолкнули на поверхность.
— Ну?
— Что это?
— А на что это, по-твоему, похоже?
— На нашу цель. На то место, ради которого здесь были друзья Ивары. — Они снова столкнулись в воде, и Хинта схватил друга за плечи. — Где они нашли Аджелика Рахна. Это может быть сам ковчег! Да, да, да, это может быть он. Его борт. Мы нашли его. Ты нашел его.
— Если это и он, то он разрушен. Поэтому я уповаю, чтобы это был не он.
— Что?
— Это так странно. Хинта, помнишь, Ивара в самом начале рассказал нам ту, первую легенду — легенду о ковчеге? Все это время она была главным. Но мы о ней почти не вспоминали. Мы говорили о мире, о каких-то других делах, о механическом народце — о чем угодно, а ведь все эти вещи обретали смысл лишь вокруг ковчега. Аджелика Рахна интересен и сам по себе, да. Но спасение человечества — вот с чего все началось! В Дадра Ивара поверил, что все мы можем жить иначе, что есть надежда. За эту надежду умерли его друзья — лучшие из людей. И если там только руины, то все это зря. — Тави встряхнул его. Только сейчас Хинта осознал, что видит в его глазах и слышит в голосе почти невозможную смесь радости и отчаяния. — Теперь ты понимаешь?
— Помнишь историю Риси Анигры?
Тави отпустил его плечи.
— Теперь ты понимаешь.
Риси Анигра был героем Джидана. Лам про него вышел из проката еще несколько лет назад. Хинта смотрел его только ради компании Тави, и теперь он сам удивился, что вспомнил именно эту вещь. Риси застал самый конец войны. Он защищал осажденный Диджайнидис. Когда положение города еще казалось довольно надежным, Риси с диверсионным отрядом ушел в долгую вылазку. Они потратили несколько дней, чтобы оказаться в самом сердце наступающей притакской армии, а потом устроили там хаос: похоронили подо льдом несколько десятков осадных машин, обрушили тоннели, захватили в плен восемь вражеских генералов и четырнадцать ведущих инженеров. Возвращаясь домой, Риси верил, что своими действиями прорвал кольцо вокруг Диджайнидиса, а возможно, переломил сам ход войны. Однако на месте родного города он нашел лишь ледовую воронку с кипящим ядовитым озером на дне — это Лимпа атаковала джиданцев с другой стороны. На берегу мертвого озера Риси и члены его отряда передали свое оружие в руки своих пленников — сдались сами и без единого выстрела.
— Это были тридцать дней безумной надежды, — сказал Риси, — самый долгий, самый трудный путь, и все — ради смерти и пустоты.
Один из притакских генералов расстрелял его прямо там. Хинта невзлюбил эту историю за ее безысходность. Но теперь она отлично иллюстрировала ситуацию с ковчегом.
— Самый долгий, самый трудный путь ради ничтожного финала. И много героических смертей ради уже несуществующей вещи. Мы опоздали на одно землетрясение?
— Я думаю об Иваре… Что он скажет? Ведь только он знает этому цену.
Некоторое время они молчали; на их общей частоте остался лишь ровный шум помех. Хинта лежал на воде, лицом вниз, широко раскинув руки, будто обнимая океан. Дно он почти не мог рассмотреть, но теперь, когда он знал, какое оно, ему было легче угадывать его далекие очертания. Волны поднимали и опускали его, вверх и вниз — бесконечные качели.
— Не как в прошлый раз, да? — спросил он.
— Что именно?
— Фиолетовый свет. Он все так же пугает меня. Но он не захватил нас. Тогда, на руинах теплиц, было тяжело, было давление — оно словно бы проникало в сердце и разум, разрушало нас изнутри. Хотелось бежать от него или к нему, ради жизни или смерти. А теперь все иначе. Мы плаваем прямо над ним, но его словно бы и нет там внизу. Нам было весело, мы думали о другом. Да и теперь я думаю о другом — об этих величественных древних сооружениях. Неужели там, под нами — борт космического корабля? Если он под берегом, то где его предел? Насколько он был большим? Почему его так редко находили, если он так близко к поверхности? Что это за башни? Вот о чем я думаю.
— Ивара утверждал, что вода экранирует. Между нами и этой вещью несколько десятков метров воды. Значит, спускаться туда нельзя. Когда мы приблизимся, нам снова станет плохо.
— В наших полускафандрах на такую глубину нельзя спускаться даже в самом обычном месте.
— Тогда плывем к берегу?
— Да.
Они повернули и начали грести к ближайшей точке, где можно было бы выйти на пляж. Когда они выбрались из воды и сдули свои скафандры, Ивары все еще не было — лишь Ашайта задумчиво танцевал вокруг дронов. Мальчики устало повалились на мокрый песок и стали смотреть в небо. Хинта слушал ускоренный бег своего сердца.
— Связь? — для проверки спросил Тави.
— Уже сносная. У нас нестерпимые помехи лишь, когда мы меньше чем в десяти метрах от Экватора.
— И что теперь будет? Ивара точно захочет погрузиться вниз. Он сможет?
— Сразу, наверное, нет. Но потом — наверняка. Это же Ивара.
— Да, это Ивара. — Тави усмехнулся. — Он может больше других. Но мы должны его беречь. Обещай мне, что будешь.
— Хорошо, — немного удивленно согласился Хинта. Он вспомнил их разговор до того, как они залезли в воду. — Я буду его беречь — в той мере, в какой это от меня зависит — ради тебя и ради вас обоих. Мне не нравится, что тебе плохо, когда ты думаешь, что плохо ему. Потому что он взрослый. Это…
— Неравенство?
— Да. Я, может, не чувствую чужую боль, и меньше тебя разбираюсь в людях. Но я понимаю, что ты его не вместишь. Ты можешь нагнать его почти во всем. Но ты не можешь спасти его от той
