— Слишком быстро и не так. Меня преследует чувство, что мы слишком быстро оказались здесь. Все происходит слишком быстро. Почему сейчас? Почему все сразу? Только представь: мы могли бы быть его учениками еще пять лет, а потом, когда бы он еще не постарел, а мы бы уже были умнее, сильнее, старше — вот тогда бы мы и нашли все это! Но нет, мир словно швыряет нам подарки. Только все его игрушки сломаны. Аджелика Рахна. То, что там, внизу, чем бы оно ни было — оно разрушено. И сами люди, как сломанные, суетятся вокруг, делая не то, что должны, предлагая друг другу не то, что действительно нужно. Моя мать слишком рано меня предала. «Джиликон Сомос» слишком рано лезет в Шарту. А мы страшно отстали — не договорили, не додумали миллион вещей.
Хинта сел на песке, заглянул Тави в лицо. В глазах у того были слезы.
— Ты не прав. Почему ты расстраиваешься? Ведь все идет к нам в руки.
— А мне кажется, Ивара чувствует то же самое.
Хинта тяжело вздохнул. Он больше не находил слов, чтобы успокоить и утешить друга. У него в сердце засела досада. Они должны были праздновать. Но Тави плакал. Тави, который все время рвался вперед, теперь вдруг захотел, чтобы вещи шли медленнее. Тави, который мечтал о раскрытии границ между Шарту и Литом, теперь невзлюбил инициативность «Джиликон Сомос». Но было в этом и что-то еще — какая-то хрупкость, тревожная незавершенность человеческих отношений. А у Хинты почти не было такого опыта. Почему-то, по непонятной ему самому ассоциации, он вспомнил девушку из больницы — ту, которая мазала его обожженное тело. В ее улыбке был ответ на часть вопросов, вот только сами вопросы он еще не научился задавать. Но причем она здесь? Как эта странная ассоциация должна помочь ему понять Тави? Он запутался. Они оба напряженно молчали. А потом Хинта увидел Ивару. Тот спускался вниз по тропе, идущей вдоль Экватора. Он шагал, широко расставляя ноги и сильно наклоняясь вперед. В первый момент Хинта не понял, почему тот так идет, но потом увидел, что взрослый тащит за собой импровизированную волокушу — изодранный тканевый полог с наваленной на него непонятной мусорной кучей.
— Тави, — сказал Хинта.
Тави поднялся так резко, что они чуть не стукнулись шлемами. Несколько секунд спустя оба мальчика уже бежали навстречу Иваре. Тот втащил свою добычу на пляж, сбросил с плеча скомканный конец рваного полотна и скользнул пальцами по коммуникатору, устанавливая связь.
— Прошу прощения, что так долго. Наверное, следовало взять туда дрона, но вся тропа в обвалах… — Он остановился, согнувшись, тяжело уперев руки в колени, и старался отдышаться. На полотнище кучей громоздились ржавые части какого-то металлического остова; детали намертво слиплись с песком и рыхлым прахом. — …вся тропа в обвалах, и я не решился гонять дрона по камням.
— Что это? — спросил Тави.
— Обрывок палатки. Плюс верхняя половина туловища.
Только теперь Хинта понял, что они смотрят на истлевший от времени труп омара.
_____Стальные вставки заменяли чудовищу кости. Омар словно целиком состоял из оружия — трубки, ленты, дула, когти, гарпуны; поверх — ничтожная рухлядь ссохшихся мышц.
— Как он сюда попал? Здесь же всегда были люди. Люди заняли и отгородили эту землю раньше, чем омары появились в пустошах.
— Он здесь не больше шести лет. Очевидно, он сумел обойти Шарту.
— То есть, — неуверенно начал Тави, — он умер примерно в те дни, когда пропали твои друзья?..
— Да. — Ивара подошел к своему дрону, устало сел на свободный край грузовой платформы, привалился спиной к контейнеру с оборудованием. Ашайта протанцевал к нему. Взрослый приветливо обнял малыша, потом посмотрел на старших мальчиков. — Этот омар упал со стены Экватора. Он был там, на самом верху. Его убили — от его головы почти ничего не осталось. Обрывки палатки лежали вместе с ним, как если бы он перед смертью запутался в ткани. Эта палатка принадлежала моим друзьям. Я не судебный эксперт. Но мне кажется очевидным, что он связан с событиями тех дней.
— Тогда получается, — сказал Хинта, — что те выстрелы, которые слышал Фирхайф, могли быть сделаны омаром? Этим омаром!?
— Возможно.
— Как же ты мог не найти его раньше? — удивился Тави. — Ты ведь искал что-то подобное.
— Я не мог так подробно, как сейчас, обследовать южную сторону Стены, а его тело провалилось в узкую щель между двух валунов. Сверху на него осыпались мелкие камни. Сегодня я нашел его лишь потому, что у меня был металлоискатель, способный работать вблизи Экватора. Я долго готовился к этому дню. Тем не менее, мне не удалось извлечь все тело; нужен домкрат, который поможет разжать валуны. Там, где он лежал, могут быть и другие улики. Я должен найти каждую мелочь, которая вместе с ним упала вниз.
О, старый враг, убийца и злодей,
Унесший жизни стольких из людей!
Суда ты избежал, средь вечных скал
Ты спрятал сердце в каменный фиал.
Кто тронет твой ужасный мертвый знак?
Кто зачеркнет судьбы твоей зигзаг?
Когда придет забвенья добрый час?
Когда в покое ты оставишь нас?
Вассал последней темной стороны,
Ты вырастил цветы не той войны.
В бессмысленном деянии твоем
Мы никогда ответов не найдем.
Ивара замолчал, и между ними ненадолго повисла тишина. Омар лежал рядом, будто тяжелый вещественный эквивалент этих скорбных слов, солнце грело его ржавые кости.
— Откуда это? — спросил Хинта.
— Эпитафия на смерть тирана. Был в Лимпе город Анилу, который по военным соглашениям на некоторое время перешел под протекторат Притака. Там на протяжении четырех лет правил человек, которого звали Тегура Маркира. Кем он был, теперь уже не разобрать — полукровка, сын посла, носитель многих культур, психопатичный отпрыск двух аристократических родов. Когда его, наконец, убили, кто-то написал на его могиле эти строки, а люди из партизанского сопротивления перепечатали и начали распространять это послание. В итоге оно пережило века. Я
