— Память невесты?
— Да, именно она. Еще раз проверь одиннадцатый номер. Да шустрее! Кто бы это ни был, он должен скрываться именно там!
Где-то внизу, видимо, приоткрылась дверь, потому что свет блеснул ярче.
— Слушаюсь, госпожа секретарь! — послышалось совсем рядом.
Не дожидаясь развязки, ноги вдруг стремительно понесли меня вниз по лестнице. Я бежала, как оглашенная, вниз и вниз, а потом, когда лестница, наконец, кончилась, метнулась на мерцающий где-то далеко-далеко тусклый огонек фонаря с улицы.
Пробежав еще несколько метров, я увидела расширяющийся навстречу проем двери, а за ним темное небо и огромную круглую луну.
Луна заплясала перед глазами, я завернула за угол и, сжимая в руках бесценный «Календарь нимф», без сил рухнула на маленький дощатый порог почты.
И только в этот момент заметила, что один из моих шлепанцев остался где-то в глубине кафе «Лабиринт».
ГЛАВА 37
На другой, живой стороне кафе уже смеркалось. Порог избушки начинал тонуть в сгущающемся вечернем мраке. Зажав оставшийся шлепанец в руке, я понеслась босиком через стремительно тускнеющий под заходящим солнцем луг, слыша в тишине лишь неровный стук собственного сердца. Вековые дубы, беззвучно шелестя, кивали мне издалека своими огромными кронами. И они не кончались… Они нигде не кончались! Они лишь сужались где-то на едва различимом горизонте.
Больше никогда… никогда… — тяжелым колоколом звенело в голове.
Страх гнал меня вперед. Он нес меня на своих воздушных парусах и придавал отчаянную скорость. Пока я еще здесь, на этом лугу, он не отпустит меня…
Острые шипы каких-то растений кололи мои ноги, но я этого не замечала. Я чувствовала за своей спиной десятки невидимых рук, тянущихся к моей одежде… Те самые липкие, жадные, голодные взгляды прожигали дыры в моем тонком сарафане, оставляя метки между худыми лопатками. Мне казалось, что те, кому повезло больше, успевают коснуться меня губами… Отвратительными, влажными, мертвыми губами…
Я ощущала кожей эти ожоги… и язвы, в которые превращаются следы поцелуев…
…Вдруг мои ноги сами собой взлетели на пригорок, и я, от неожиданности споткнувшись на последнем шаге, распласталась на
дорожном асфальте.
От резкого падения мысли в голове рассыпались, как фигурки детской пирамидки.
С трудом приподнявшись, тяжело дыша, я села прямо посреди темной дороги. Машинально потрогала окровавленные ступни. Потом придвинула к себе отлетевший в сторону «Календарь нимф». И только тут сообразила, что луг, наконец, кончился.
И преследовавшие меня существа остались позади.
В душу неуверенно прокралось тихое ликование.
Они остались там!
Я СВОБОДНА!
И над лугом, лежащим подо мной, над далеким дубовым лесом, над дорогой, на которой я сидела, — пролетел мой громкий торжествующий крик.
Он еще не успел утихнуть, когда на левое плечо легла тяжелая рука.
И сзади, отрубая слова, как куски от скалы, прозвучал мужской голос:
— А теперь вставай. Я давно тебя жду. И уже заждался.
Крик повторился. И теперь это был вопль смертельного ужаса.
Я поняла, что у меня не хватит сил обернуться.
Ловушка захлопнулась.
… — Даша. Даша! — затряс меня кто-то за плечи. Голос… он какой-то знакомый… И лицо, белеющее передо мной, тоже знакомое. Это…это…
— Даша, вставай, милая! Это же я… Я приехал на машине… С тобой все в порядке?
Полубезумным взглядом я уставилась на Степину белую рубашку.
— Это ты?.. — хрипло прошептала я.
— Вставай… — он взвалил меня на плечо и потащил куда-то. — Сейчас, сейчас, тут близко…
И в следующую секунду я, как сноп, рухнула в салон «пятерки» Стаса Ревицкого.
Свет внутри салона больно ударил меня по зрачкам. Я невольно сощурилась.
Через мгновение за рулем появился Степа. Все эти ощущения были нечеткими, и картины плыли, как в тумане.
Машина тронулась, кресло подо мной качнулось, темнота за окном встала высокой стеной.
Сбоку раздались какие-то звуки. Я медленно повернула голову и увидела Степино довольное лицо, шевелящиеся губы и руку, трясущую ключами от машины.
— Дубликат ключей… дубликат ключей… — шибануло по мозгам.
Я посмотрела на эту руку в веснушках и на неприятно дребезжащие ключи.
Мы слишком далеко зашли.
ГЛАВА 38
— …Зато теперь я знаю код, — закончила я рассказ, лежа в постели с компрессом на голове и чашкой кофе на тумбочке.
И рюмочкой виски рядом.
Запоздалый нервный озноб, настигший меня уже на пороге дома, сейчас почти прошел. Мне было тепло, уютно и даже спокойно. Рядом в кресле восседал веснушчатый Степа и озабоченно смотрел на меня.
Домой я явилась босиком. Оставшийся шлепанец пришлось выбросить возле урны у подъезда. Бросить его прямо в урну, в гору бутылок, бумаг и окурков не поднялась рука. В другое время я бы очень сокрушалась о потере любимой обуви (эти шлепанцы с плетеными ремешками отец привез из Индии), но сейчас мне хотелось только одного — уснуть глубоким и ровным сном.
А проснувшись…
Но нет. Этого-то точно не случится. Иначе мне стоило бы проснуться уже давно…
В роскошном номере итальянского отеля…
— Значит, завтра ты уже сможешь закрыть пари на законных, так сказать, основаниях… — перебил мое мысленное лирическое отступление Степа.
Образ итальянского отеля мгновенно разрушился, а вместо него в памяти возник металлический голос «госпожи секретаря» по телефону, и мое сердце покрылось тонкой, едва ощутимой корочкой льда. И живое биение его под этой корочкой чуть отдалилось…
Этот черный лес… этот луг с острыми колючками и тенями за спиной… мне придется посетить еще раз.
Неужели никто не сможет закрыть пари, кроме меня?.. — снова всплыло на поверхность души горькое отчаяние.
И в ответ ему из глубины памяти метнулся вверх умоляющий крик из письма: «Дарьюшка!..»
— Хорошо, хорошо… Борис Тимофеевич… — шепнула я будто на ушко невидимому призраку, вытягивая ноги и укрываясь одеялом до подбородка.
Замечая, что Степа бросил на меня озадаченный взгляд.
— Тут никого… — раздался над ухом после паузы его успокаивающий юношеский басок.
Наверно, он подумал, что я заговариваюсь… Или испугался, что по квартире вновь бродит тень его покойного дяди, и вот-вот в определенном месте большой темной комнаты характерно скрипнет паркет…
Лента мыслей оборвалась на полуслове, накрытая крепким и быстрым сном.
… — Дарьюшка… иди сюда, Дарьюшка! — вдруг раздалось над самым ухом.
Что это?!.
Я вскочила на постели и протерла глаза. Повела глазами туда-сюда… А где Степа?.. И почему так светло?..
И нахмурилась в недоумении…
Но я вовсе не сижу на постели!
Я стою на пороге квартиры № 96, отчего-то в полушубке и замшевых сапогах, которые упокоились в мусорном бачке еще три года назад.
А сейчас они снова на мне, на их носках — налипший снег, я, как гимназистка, румяная и чуть пьяная от мороза и заливисто смеюсь…
Приветливо глядя на стоящего в кухонном проеме…
Бориса Тимофеевича Залевского с полотенцем, перекинутым через плечо.
А в окне за его спиной метет и метет снег… Внутри кухни маячит маленький столик, на котором стоят две чашечки ароматного кофе (запах разносится на всю квартиру), а посреди стола… что
