Все же она ухитрилась заговорить громко, и не дрогнув голосом:
— Ожерелье великолепно, мы возьмем его.
Повторять не пришлось. Невежа-Хоэль все понял и убрал руку. Положив покупку в футляр, он хотел помочь жене застегнуть платье, но она прекрасно справилась сама. Заплатив, Хоэль сунул футляр под мышку, и вместе с Катариной они покинули лавку.
Только когда коляска тронулась и поехала по направлению к Каса-Пелирохо, Катарина решила, что можно прочитать небольшое нравоучение:
— Впредь прошу вести себя прилично, — заговорила она тихо, чтобы слышал только муж, — то, что вы сегодня говорили и делали — и у донны Пурьетты, и у дона Тинчо — это возмутительно. Понимаю, что за свою жизнь вы привыкли к обществу женщин низшего сорта, хотя ваша жена, как я помню, была благородной достойной донной
Хоэль, до этого глазевший на городские улицы, всем своим видом показывая, что его ничуть не трогают разглагольствования жены, довольно резко повернул голову и посмотрел на Катарину так пристально, что женщина смутилась. Смутилась, но закончила то, что намеревалась сказать:
— хочу напомнить, что я не привыкла к хамству, не привыкла к подобному обращению. Я не маха, если вам угодно, и мне неприятно, когда вы говорите двусмысленности и когда прикасаетесь ко мне.
— Неприятно? — уточнил он. — Вы, прям, в этом уверены?
— Совершенно уверена!
— Да ну? — он придвинулся ближе, глядя ей в глаза, и Катарина опасливо заерзала, пытаясь оказаться у противоположного борта коляски.
— Не совершайте глупостей, — пролепетала донна, задрожав, как листочек на ветру, краснея и бледнея, и, наконец, догадалась отвернуться, потому что взгляд мужа лишал ее и воли, и силы, и разума. — На нас смотрят — на улице полно народу
— И что? — спросил Хоэль развязно. — Кто-то помешает мне поцеловать мою собственную жену?
— Прошу прощения!.. — пискнула Катарина, пытаясь защититься, но он уже притянул ее к себе, крепко схватив за талию.
— Не хотите, чтобы я вас поцеловал? — спросил Хоэль.
Катарина с ужасом покачала головой, избегая даже смотреть на него.
— Не хотите? — повторил Хоэль совсем тихо, начиная поглаживать ее по спине — мягко, как кошку, устроившуюся на коленях, а потом взял указательным пальцем под подбородок, заставляя приподнять голову. — Почему бы вам не сказать это, глядя мне в глаза?
Глядя в глаза?! Катарина почувствовала слабость лишь при мысли об этом. Объятия мужа становились все крепче, жесткие пальцы гладили по щеке, касаясь уголка губ
— На нас смотрят! — умудрилась выговорить Катарина и уперлась ладонями ему в грудь. — Ради всего святого! Только без глупостей!.. — краем глаза она видела, как одеревенела шея у возницы, который, несомненно, слышал их любовное воркование. Любовное?!.
— И пусть смотрят — голос Хоэля звучал завораживающе-хрипло, а в следующее мгновение он поцеловал ее в губы — неожиданно нежно, легко, словно давая ей путь к отступлению.
Этот поцелуй перевернул небо и землю, и Катарина, которая только что намеревалась кричать и сопротивляться, погрузилась в странное состояние, которое про себя не могла назвать иначе, как напевным. Напевный поцелуй? Разве такие бывают?..
Но Хоэль, не встретив сопротивления, поцеловал жену уже жарче, уже требовательнее, и стали неважны и возница, и прохожие, и даже чей-то испуганный полувздох-полустон — какое теперь это имело значение?..
Коляска дернулась и остановилась, и только тогда Хоэль оторвался от жены, а Катарина открыла глаза, понимая, что это она сама только что вздохнула с пристоном
Хоэль смотрел на нее, и глаза у него горели дико, по сумасшедшему.
— Не хотите? — спросил он.
Ему пришлось повторить вопрос с уточнением, потому что Катарина напрочь забыла, о чем они разговаривали до злополучного поцелуя.
— Все еще будете утверждать, что не хотите моих поцелуев?
— Будь на вашем месте другой мужчина, — сказала она, уже приходя в себя, — я бы надавала ему пощечин.
— Но не мне? — спросил он, схватившись за борт коляски так, чтобы Катарина не могла выйти.
— Конечно, не вам, — она воинственно вскинула подбородок. — Боюсь, в ответ вы полезете драться. Пропустите! — она толкнула его в грудь и, не дожидаясь, когда возница опустит лесенку, выскочила из коляски, поспешив скрыться в доме. Причем, поспешность ее больше походила на бегство.
— Черта с два вы не хотите! — успел крикнуть Хоэль ей вслед, прежде, чем Катарина захлопнула двери.
Заперться и не пускать его? И окно запереть!..
Но это было глупо, и Катарина бросилась вверх по лестнице, приложив ладони к горящим щекам. Бессовестный! Развратник! Ничего не боясь!.. На улице!!.
Она чуть не сбила с ног Лусию, которая встретила ее в коридоре.
— Катарина, у нас — начала компаньонка, но тут же встревожено спросила: — Что-то случилось?
— Оставь меня! — ответила благородная донна весьма невежливо, и стрелой влетела в гостиную, захлопнув за собой дверь.
Больше всего хотелось закричать во все горло, что-нибудь швырнуть или разбить, но окно было открыто, а давать соседям лишний повод к пересудам — Катарина еще не настолько лишилась разума. Несколько раз ударив кулаками думную подушечку, лежавшую на диване, Катарина схватила ее и швырнула в стену.
Подушечка пролетела через комнату и угодила прямо в грудь дону Тадео, который сидел в кресле и с изумлением наблюдал за развернувшимся перед его глазами действом. Он машинально прижал подушечку к себе и медленно поднялся, забыв поклониться.
— О! Вы здесь, добрый дон, — сказала Катарина, не придумав ничего лучше.
— Зашел проведать вас — сказал дон Тадео, глядя встревожено. — Что-то случилось?
— Нет, с чего вы взяли? — Катарина заправила за ухо выбившуюся из прически прядку и как ни в чем ни бывало села на стул, указав дону Тадео на кресло, из которого он только поднялся.
— Э-э вы так странно повели себя — дон Тадео снова уселся в кресло, так и не расставшись с подушечкой. Потом он вспомнил о ней и перебросил на диван. — Смею надеяться, это не я послужил причиной такого такой
— Вы ни при чем, — успокоила его Катарина.
