Откровенно говоря, это не просто поразило, а даже испугало. Поэтому поглядев обратно на моих спутников, я потрясенно изрекла:
— Чарчер, а ты уверен, что нам именно сюда, и именно сегодня?
Вопрос полукровку удивил, причем, настолько, что он даже вышел из образа нелюдя всегда и во всем уверенного, и проявив любопытство, тоже взглянул в окно.
— А что тебя, собственно, смутило? — через секунду недоуменно выдал принц.
— А ты не догадываешься? — позволила паре истеричных ноток проскочить в голосе.
— Родная, — встрял Рыжик, — если вы с Чарчером будете изъясняться исключительно вопросами, то вряд ли сумеете понять друг друга.
— Вот-вот, — добавил Шут, — а что еще ужасней, так это то, что и мы ничего не поймем.
— Меня. Смущают. Объемы, — проговорила раздельно, соблюдая приличествующие паузы. — Зачем они здесь все?
Полукровка пережил панику стойко и не менее спокойно напомнил:
— Я с самого начала предупреждал — размах мероприятия грандиозный. Народы нашего Союза хотят видеть своих героев.
Сглотнула. С отчаянием покосилась на Демирина, и получив в ответ короткое качание головой в знаке, дескать, нет сейчас я портал открывать не стану, панически вжавшись в сиденье, резюмировала:
— Такое ощущение, словно они хотят не только увидеть, а и ухватить от героя какой кусочек на память.
— Да брось, Ли. Публика благородных кровей не опустится до столь примитивного обожания, — патетично возвестил Шут, уже давно бесцеремонно свесившийся через Чара к его окну, пытаясь разглядеть подробности.
— Ты еще язык высуни, — хмыкнул принц, не зная, отчего терпит этакую наглость.
Хотя… все он прекрасно знал, ибо был обязан Эрику куда больше, чем тот ему. Да и плат за считанные мгновения становился своим парнем практически для всех. Иногда у меня создавалось ощущение, что если Форме запереть в склепе с неупокоенными представителями нежити, он и с ними поладит. А то и вовсе научит чему-нибудь новому, но непременно плохому. Вот как нашего Груни, за которого Эрик в последнее время взялся всерьез. И гном с легкой платовской длани обзавелся не только воздыхательницами (да-да, именно во множественном числе), но и теперь не понаслышке осведомлен обо всех кабаках города.
— Если на то воля принца… — не договорил дурашливо одногруппничек.
— Избавь меня от такой услужливости, — тут же пошел на попятную Чар.
— Как вам угодно, — кротко ответил Шут и вновь невозмутимо уселся на свое место.
— Баловни, — буркнула я, продолжая испытывать неосознанную и неявную тревогу.
Однако, о чем именно на сей раз тревожилась моя сущность, разгадать не вышло. Да и заглушили ее суматошные мурашки, побежавшие по плечам и рукам, стоило Фениксу вновь взять мою ладонь в свою и тихо, но твердо заключить:
— Я рядом.
То ли констатация факта, то ли обещание — совпало с моментом нашего прибытия. Ответить я ничего не успела, поскольку стоило лошадям остановиться, как дверца кареты резко распахнулась услужливым и прытким эльфом, любезно приставленным к ковровой дорожке, дабы встречать прибывших гостей.
У меня попросту не осталось выбора. И пришлось, оперевшись на локоть незнакомого мужчины, первой выпорхнуть из кареты. Спутники мои не заставили себя ждать и тут же выбрались следом. Даже залюбовалась. Феникс, Чар и Эрик гляделись величественно, несмотря на еще далеко несолидный возраст. Оттенки белого, черного и золотого шли всем троим, и каждый об этом прекрасно знал. Но… сердце спотыкалось только при взгляде в медовые очи Демирина, и хотелось остановить мгновение, чтобы навеки запечатлеть сей образ, и любоваться, любоваться, любоваться, до умопомрачения. Ехидный внутренний глас, правда, испортил всю прелесть мыслей, вклинившись в них с едким замечанием, дескать, раз в твоей голове витают такие абсурдные думы, то умопомрачения ждать не нужно, оно давным-давно ступает рядом. И мне бы прислушаться, ведь, наверное, не стоит любить ТАК, однако не тот я человек, чтобы размениваться на полутона — или все, или ничего.
Поэтому предложенную руку ненаглядного приняла со счастливой улыбкой и запихала пустые думы куда подальше, чтобы если и вякали, то без слушателя в моем лице.
Дворец оказался красив не только снаружи, но и внутри. И если бы не вереница приезжих гостей, в поток которой мы угодили без шанса выплыть на берег одиночества, то я бы с удовольствием, не спеша прогулялась по его коридорам, знающим не одну историю и тайну. Картины, скульптуры, гобелены и прочие атрибуты убранства сего места манили и тихонечко обещали поделиться знаниями. Им хотелось верить и поддаться искушению. Что люди? Они скучны, примитивны и не спешат выказывать истинную суть. То ли дело дворец, который, являясь созданием эльфов, был наделен странным, но бесспорно сознанием, и давно не встречал собеседника по душе. Такого, который умел не только слышать, но и слушать…
Из навеянного чужой волей воздействия, выдернул беспокойный вопрос Мира:
— Синичка, все нормально?
Моргнула и далеко не сразу осознала, что уже несколько минут пялюсь в пространство, не слыша суеты, голосов и музыки. Это отошло на второй план и теперь, когда вернулось, ударило столь оглушительно, что непроизвольно вздрогнула, напоследок заслышав даже не вздох, а тень его эха, снова раздавшегося в моей голове. И явно он принадлежал существу неживому.
— Ты слышал? — уставилась на огненноволосого парня требовательно, желая получить ответ положительный, дабы убедиться в своей нормальности.
Нет, я, конечно, читала про такие вот эльфийские творения, но чтобы столкнуться лично…
— Слышал, что, награда моя? — уточнил Феникс, напряженно заозиравшись по сторонам, хмуря красиво очерченные брови.
Я бы сказала правду, честно. Но благодаря некоторым торопыгам, в лице принца, которому не терпелось миновать чуть ли не лобзающих его взглядами придворных, попросту не успела.
— Да, шевелитесь вы, — сквозь стиснутые губы прошипел эльфооборотень. — А то и впрямь, до родителей доберусь помятый, если не ободранный.
Мне ничего не осталось кроме, как качнуть головой любимому в знаке "неважно" и продолжить процессию к тронному залу. На входе к которому мы были громко представлены, чем тут же привлекли внимание всех присутствующих, благо, хоть обошлось без неловкой тишины. Ее затмили ненавязчивая игра музыкантов и перешептывания публики. Однако покоробил другой момент. Когда речь дошла до моего Феникса, то лакей коротко и важно объявил: "Демирин Отреченный" и дальше продолжил, сверяясь со списком приглашенных перечислять следующих гостей.
Поймав мой изумленный взор, Мир невесело ухмыльнулся, пожал плечами, и пояснил:
— Я не бросаю слов на ветер, гордость моя. И если сказал, что не приемлю давления на себя, то значит, так тому и быть. Это не блеф, это данность.
— Ты уверен, что оно того стоит? —
