Пир затянулся. Вероника покинула трапезную и мысленно обратилась к Ксепире. Питомица мирно спала в Гнезде, рядом с полностью поправившимся Рексом. С тех пор, как ее выпустили из клетки, ее магия преобразилась: в уме Вероника ощущала исходящие от нее довольство, счастье и доверие. С каждым днем узы крепли. Что бы дальше ни случилось, куда бы ни завела их жизнь, Ксепира с Вероникой не расстанутся.
– Устала? – окликнули ее из-за спины.
Вероника замедлила шаг, позволив Тристану догнать себя на мостовой.
Глубоко вздохнув, она посмотрела на звездное небо: бескрайнее и мерцающее, оно напоминало, что ушедшие близкие навсегда останутся с ней. Кожу ласкал ночной ветерок – наконец он принес с собой тепло, а не холод. Вероника добилась своего: получила будущее наездника и новый дом.
– Нисколечко, – широко улыбнулась она.
– Вот и хорошо, – Тристан тоже улыбнулся и, обогнав ее, развернулся к ней лицом, продолжая пятиться. – Думал, вдруг тебе захочется позаниматься.
Вероника нахмурилась:
– В стрельбе из лука? Или на полосе препятствий?
– Нет, – он ткнул большим пальцем себе за спину. Под аркой стоял, держа в руках что-то тяжелое, Эрскен.
Седло.
Отдав его Тристану, Эрскен довольно ухмыльнулся и ушел.
– Я пользовался им, когда Рекс был моложе. Ну, что скажешь? – спросил он, оценивающе глядя на Веронику, которая смотрела на него в ответ, раскрыв рот. – Не желаешь как следует полетать, бок о бок?
Где-то в недрах Гнезда пробудились Рекс и Ксепира. Бок о бок… Вероника просияла:
– Да, – сказала она.
* * *21 день 9 месяца 170 г.п.и.
Я на вершине башни Гении, а подо мной полыхает мир.
Вижу тебя в небе, ты сдержала обещание: принесла кровь, огонь и смерть.
Знаю, это неправильно, но я рада видеть тебя. На душе у меня тепло, пусть даже мы, может быть, видимся последний раз.
Прости, что подвела… мы обе подвели друг друга. Но жизнь редко дает второй шанс.
Знай же, дорогая сестра, что я тебя люблю и всегда буду любить.
Ферония ЭшфайрЭпилог
Авалькира
Когда-то у меня была сестра…
Авалькира устала.
Нет, «устала» – слово мелкое и слабое, больше подходит матерям с орущими младенцами и ночным часовым.
Авалькира полностью, совершенно выбилась из сил.
Каким-то образом ее жизнь превратилась в глупую игру, в череду вынужденных действий… Она жила больше ради Вероники. Ее заставили играть в няньку, мать, сестру и друга. Колючую правду жизни она обернула в мягкую шерсть и пестрые шелка, защищая Веронику, укрывая от ужасов мира, порой в убыток самой себе. Марать руки она не боялась: они уже были по локоть в грязи, задолго до Вероники, – но с каждым днем, с каждым прожитым годом Авалькира все больше сомневалась, что их удастся отмыть.
Видимо, усталость и заставила ее открыться Веронике перед уходом. Она и не думала хранить секрет так долго, но правда, которую некогда столь тяжело было удержать на языке, казалось, застряла комом в горле. Вероника, в лучшем случае, не умела обращаться с тенемагией – разве можно доверять такому человеку свой самый большой секрет? Даже сейчас Вероника не знала очень многого, очень многого она бы не поняла.
Авалькира сидела у костра, неотрывно глядя на сумку с недавно добытым яйцом феникса. Она не брала его в руки с тех пор, как стащила у солдата. Трудно было сдержаться: украсть лишь одно и позволить имперской крысе жить, тогда как она обещала обратное. Но если Авалькира чему и научилась за свою вторую жизнь, так это сдержанности. Укради она больше яиц, и пропажи хватились бы, за ней выслали бы погоню. А убей она солдата… пропажу и одного яйца заметили бы скорее.
Если быть до конца откровенной, то яйцо тревожило ее. Авалькира подозревала, что тогда в лесной хижине феникс вылупился неспроста – как и с пол-десятка других до него. То ли потому что ее собственный соузник оставил ее, да так и не вернулся, то ли по другой, более глубокой причине. Как бы там ни было, она боялась, что и с этим яйцом выйдет точно так же.
Оно останется мертвым. Пустым. Бесполезным.
Авалькира сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
«Страх – это роскошь».
Так гласила древняя пирейская поговорка. Ее полный текст сохранился в «Пирейских эпосах»:
Когда опускается кромешная тьма и гаснут огни, страх – это роскошь.
Когда разразилась война и от нее не уйти, страх – это роскошь.
Когда смерть с радостью забирает то, что бросила жизнь, страх – это роскошь.
Авалькира не могла позволить себе страх. Тьма и смерть приближались, а что до войны? Так она уже здесь.
На самом деле она и не прекращалась – по крайней мере для Авалькиры.
Она сражалась вот уже тридцать четыре года и порой стала забывать, чего ради. Разум ее утратил былую остроту, и детали жизни сквозь мутную линзу времени было не разглядеть. А это – неприемлемо.
Нельзя забывать, кем она была и что должна вернуть себе.
Она была принцессой и Укротительницей фениксов. Увенчанной перьями королевой.
Она билась за трон империи, и это стоило ей самого дорогого человека – сестры.
Когда бремя становилось невыносимым, она мысленно обращалась к Феронии, думала, что сказала бы ей: «Я устаю, ксе Ония. Мир уже не тот, что прежде», «Я боюсь за нее, ксе Ония. Она – совсем как ты».
Авалькира уже заметила: две ее жизни с каждым днем становятся все больше похожи. Так, может, на то воля богов, чтобы она страдала дважды? Вдруг в том ее судьба: выживать, продолжая бороться, ценой жизни дорогих ей людей?
Нет. Второго шанса она не упустит. Они с Вероникой проживут свои жизни так, как должны были прожить их Авалькира с Феронией: станут вместе править империей.
Перепишут историю.
Чтобы не запутаться в мыслях, Авалькира порой воображала, что пишет письмо. Разве что она никогда не села бы за него по-настоящему. Всякий раз, берясь за перо, она вспоминала свои последние письма: как же хотелось переписать их! Все они оставались без ответа, пока не стало слишком поздно.
История – живое существо, оно дышит и меняется. Даже твоя личная. Каждый день собственное прошлое виделось Авалькире иначе, и воображаемое письмо менялось.
Порой Авалькира была жертвой, и ее несло по руслам войны, точно лист, подхваченный водами Ауриса.
Порой она была злодейкой – самим потоком, топящим все, всех любимых. Авалькира подозревала, что такова истина, и иногда принять ее было проще, чем все остальное.
Обычно в письме она обращалась к Феронии, но случалось, что и к Веронике.
Сегодня Авалькира сидела у костра посреди леса, одна, бросив еще одну сестру, и мысленно сочиняла письмо:
* * *Дорогая Вероника!Я – Авалькира Эшфайр, и это – моя история.
Да, им пришлось нелегко, но к задержкам Авалькира привыкла. Ничто ценное в жизни просто так не дается. У всего своя цена.
Вероника недавно
