Разумеется, если она во всем сознается, остается шанс, что ее отпустят, и она покинет Гнездо – одна и с позором, – а вот побег свободу гарантирует. Вряд ли Вероника выдержит злорадный взгляд Вал, когда ее отвергнут, узнав правду, но бежать как трус… это неверно. Побег спасет ее от суда людей, к которым она привязалась, но спасет ли от суда совести? На ее месте Вал точно поступила бы так, и от этого побег казался еще менее привлекательным. Ну, сбежит она с питомицей, а потом – что? Вернется к прежнему укладу, будет жить с Вал, разве нет?
А ведь надо еще подумать и об остальных пленных самках. Если уж освобождать Ксепиру, то и их тоже. Она просто обязана, но… не обречет ли она тем самым наездников? Тристана.
Заковав Ксепиру, Эрскен надел браслеты на лапы и другим двум фениксам, попутно представляя их:
– Вот эту милую леди зовут Ксоланте, но я чаще зову ее просто Ксо. Говоря по правде, она очень любопытна и немножечко порывиста, – с любовью произнес он и похлопал феникса по шее.
– А вот ее величество Ксатара, напротив, – вздохнул заводчик, – любит доставлять хлопоты.
Нахмурившись, он попытался надеть оковы на ногу третьему фениксу, пока тот, расправив крылья, отгонял от еды младших сородичей.
– Свирепая как огонь и вдвое прожорливей. Ее величество требует уважения, вот я его и выказываю. Лучше сковывать ее последней. Тогда…
Он выругался отдергивая поцарапанную у локтя руку – спасибо острым когтям Ксатары. Стиснув зубы, Эрскен повторил попытку, и когда наконец раздался щелчок, он отступил и потянулся за тряпкой.
– Тогда, если она тебя зацепит, сможешь сразу заняться раной.
Промокнув царапину, Эрскен глянул на ярко-красные ожоги. Он носил кожаную безрукавку и наручи, но те не защищали руки полностью: кожа у локтей и на плечах была покрыта свежими и почти зарубцевавшимися шрамами.
– Ксоланте и Ксатара? – переспросила Вероника. Такие же имена носили два боевых феникса из «Пирейских эпосов», собрания песен и поэм, сочиненных во времена королев. Вал заучила его и любила читать наизусть, когда приходилось просиживать в хижине холодными и дождливыми зимними днями. – Сестры?
Эрскен усмехнулся:
– Нет. Такие имена им дал коммандер, у которого, как посмотреть, пристрастие к поэзии. Видно, ему теперь и новенькую как-то назвать придется, – мимоходом добавил он. Вероника плотно сжала губы при мысли, что без ее согласия любимой питомице дадут новое имя.
Эрскен мотнул головой в сторону рычага у дальней стены вольера, рядом с отверстием для подачи еды.
– Можешь побыть хозяйкой, если желаешь. Рычаг поднимает заднюю решетку.
Глаза у Вероники расширились: неужели так просто?! Достаточно просто потянуть за рычаг, и Ксепира с прочими самками свободны? Чуть дрожащими руками она потянула за тяжелую ручку, и по всему вольеру раздался громкий скрежет. Где-то загрохотала невидимая цепь, и решетка в дальнем конце клетки медленно поползла вверх.
Предвкушая свободу, фениксы сорвались в полет, но скоро цепи напомнили им, что свобода их ограничена. Раз или два еще они проверили, далеко ли им дозволено отлететь – натягивая и подергивая цепи когтями, – но потом приспособились к их длине и кружили спокойно. Цепи крепились к лебедке, которая вращалась вокруг оси, и потому цепи не наматывались одна на другую, когда фениксы выписывали круги и огибали друг друга в воздухе.
Вероника с Эрскеном наблюдали за полетом с балкона. От вида ущелья под бледно-голубым небом захватывало дух. Во все стороны, исчезая вдали, тянулись зазубренные пики; пейзаж утопал в зелени, которая с каждым днем набирающего силу лета становилась гуще и ярче.
Веронике будет не хватать этого места. Здесь она впервые с тех пор, как бросила майору, по-настоящему ощутила себя как дома – не то что в хижинах, съемных комнатах и хибарах, в которых им с Вал приходилось ютиться. Даже когда они жили с бабушкой, у Вероники на опасных улицах Теснины не было друзей и силы. Ей хотелось стать частью этого места, но, может, тому не судьба случиться? Может, надо просто отпустить это желание?
Ксепира сделала всего два или три круга, а после развернулась обратно, привлеченная близостью Вероники. Видя, как на них летит феникс, Эрскен попятился, но Ксепира села на карниз под балконом. Вероника опасливо опустилась на четвереньки и протянула к ней руку.
– Смотрю, ты ей нравишься, а? – чуть нахмурившись, заметил Эрскен. Не связанные узами фениксы к людям не шли, и Вероника с Ксепирой сильно рисковали раскрыть себя. Но Вероника не могла просто взять и оттолкнуть питомицу. Она позволила себе погладить Ксепиру, а потом мысленно подбодрила: лети, мол, наслаждайся небом, пока можно.
– Готов спорить, у нее уже был хозяин, – сказал Эрскен, когда Ксепира, обдав их порывом теплого ветра, взлетела. Вероника настороженно глянула на него, но не ощутила в нем подозрений – лишь любопытство матерого птичника, который очень много времени провел с плененными фениксами. У Эрскена было доброе лицо и он совсем не походил на гнусного тюремщика, каким она его себе сперва представляла. Это был темнокожий мужчина в годах, с широкой грудью, а седеющие косицы носил собранными в конский хвост на затылке. При виде парящих в небе прекрасных птиц его большие, как у филина, глаза светились удовольствием. Он даже цепи на фениксов надевал нежно.
Прежде Вероника не часто встречала анимагов – или наездников, – которым было за тридцать или за сорок, и тут она поняла, отчего так: почти все они погибли на войне или после угодили в рабство за то, что участвовали в восстании. Пирмонт полнился детьми-сиротами и седыми стариками, но не зрелыми мужчинами и женщинами.
– Людям больше доверяют связанные узами, – продолжил Эрскен и поскреб щетину на подбородке. – Бедняжка. Видать, искала хозяина и так оказалась тут. Почти все они обращаются в пепел, так и не отыскав своего наездника, но есть и такие, что ищут вечно.
– Обращаются в пепел? – переспросила Вероника.
– Ну, знаешь… умирают. Фениксу, потерявшему наездника, жизнь становится в тягость. Да и для анимага без феникса тоже, – добавил он, а Вероника мысленно согласилась. У Эрскена в волосах не было ни обсидиана, ни перьев, а значит, он никогда и не был наездником. Зато он был анимагом, и как смерть питомца убивает человека, понимал прекрасно.
– После войн осталось много одиноких фениксов, но почти все они предпочли смерть или перерождение. А кто-то, наверное, вернулся домой, в Ауру.
О Золотом городе Вал всегда говорила с благоговением, словно о чем-то древнем и загадочном как звезды.
