– Отто, – мама подходит к нему сзади, я уже много месяцев не слышала, чтобы ее голос звучал так уверенно и сильно, – отпусти ее.
Дядя сразу ослабляет хватку – он будто и не заметил, что сделал мне больно. Пошатнувшись, я чуть не падаю на Тайлера, а тот и рад стараться, подхватывает меня.
Проглотив проклятия, готовые сорваться с языка, я отталкиваю его и бросаюсь к выходу.
– Теперь я не смогу спасти ее, пусть пеняет на себя, – бормочет мне вслед Отто.
У меня на запястье красные пятна, следы его пальцев, но я ничего не чувствую, кроме ярости, отчаяния и, главное, страха за Коула и сестер. Схватив стоящие под окном башмаки, я не возвращаюсь за отцовским ножом и плащом, хотя на улице уже по-осеннему свежо. Я не стану заходить в дом. У меня нет времени.
Угрозы Отто у меня за спиной вздымаются до неба, но я не оглядываюсь назад.
* * *Первое, что я вижу, – дым.
Но, приблизившись к лачуге, понимаю, что валит он из трубы. В считаные дни воздух из прохладного превратился в холодный. Дверь открыта настежь, и даже издали, с тропы я вижу, что стол перевернут, чашки с мисками валяются на полу, а рядом листья и еще какие-то предметы. Посреди двора торчит один из кухонных стульев, на нем восседает Магда. У ее ног корзина с палками и камнями. Она работает, напевая себе под нос, словно ничего не произошло. Напев ее смешивается с ветром, сливаясь настолько, что я не в силах отделить одну мелодию от другой. Подхожу еще ближе, и вскоре мне удается расслышать отдельные слова из ее песни. Они скользят по ее морщинистым губам, согласные в них почти не слышны.
– …врата деревни, недреманые очи, смотрящие в ночь, защитите от зла, зло гоните вы прочь…
Она мастерит птиц. Узловатые пальцы отщепляют тонкие щепки от крашеных палочек, обматывают камушки и кусочки дерева ниткой. Я спешу к дому, оглядываю пустошь, стараясь обнаружить серое пятнышко где-нибудь между светло-зеленым миром и бледно-голубым небом. Но вижу только катящиеся под ветром волны трав. Все затягивает туман. Верхушки холмов выныривают из него тут и там, как спины спящих зверей.
– Магда! – кричу я, подбегая. – Что тут было? Где Коул? Он…
Краем глаза я замечаю движение, тень. А потом и он сам появляется в проеме двери, он ждет меня.
Я бегу к нему по дорожке, раскинув руки, чтобы обнять. Он немного пятится, но не отталкивает меня. Он и сам бережно обхватывает меня руками.
– Ты здесь, – я задыхаюсь от облегчения. – Я подумала… Не знаю, что я подумала. Отто пришел домой и говорил всякое… что сделал то, что должен был сделать. Он обвинял меня в том, что я тебя предупредила.
– Я здесь, – говорит Коул. – Все хорошо.
– Что случилось, Коул? Вчера ночью… и потом здесь? Я думала…
Замолчав, я крепче обнимаю его и вдыхаю запах серого плаща, запах свежего воздуха с легкой примесью дыма.
Коул опускает голову, чтобы нежно поцеловать меня в шею.
– Я предупредил Магду и Дреску, – говорит он куда-то мне в плечо, – но они отказались уходить.
– Ясное дело, отказались, – рявкает Дреска. Она опирается на метлу, как на костыль, и той же метлой подметает с пола осколки разбитых тарелок. Потом нагибается, поднимает отломанную ножку от табурета и бросает ее в очаг.
– Так что здесь было? – я наклоняюсь и поднимаю корзину.
– А сама-то ты как думаешь? – ворчливо спрашивает Дреска. – Твой дядя со своими людьми явился сюда за нашим гостем. А как не смогли его найти, от злости много чего порушили, – она поднимает с пола миску. – Как будто он мог прятаться среди посуды.
– Они заходили и в сарай, – добавляет Коул, качая головой. – Не надо мне было убирать подброшенные ими улики.
– Все, что они поломали, уже и прежде было ломано-переломано по сто раз, – ворчит Дреска. – Поставь корзину на стол, – добавляет она, – только сначала пусть Коул вернет его на место.
Скользнув к деревянному столу, Коул ставит его на ножки. Столешница превратилась в сплошную паутину из царапин, шрамов и ожогов, но, не считая этого, стол целехонек и стоит крепко.
– Вот почему они решили, что я вас предупредила, – говорю я, потирая озябшие руки. Заметив это, Коул стягивает плащ и набрасывает его мне на плечи. Он оказывается на удивление мягким и теплым.
Дреска снимает чайник с раскаленных углей.
Вскоре Магда поднимается, прихватив свою корзинку с доделанными птицами из камней и палок. Доковыляв до двери, она с грохотом бросает корзинку на землю.
– В глазах у них была чернота. А тот человек – хуже всех, – говорит она.
Неожиданно для самой себя я чувствую потребность защитить дядю, хотя он и допустил все это. Хотя его могучие пальцы и оставили красные пятна у меня на запястье.
– Отто не… – начинаю я.
– Нет, не Отто, – машет рукой Магда. – Другой. Высокий, с усталым взглядом.
– Бо, – говорю я, и имя звучит, как ругательство, – Бо Пайк.
Я вспоминаю, как он, опустившись на колени, распихивал по щелям обрывки детской одежонки. Его острый щучий нос и волосы с острыми залысинами.
– Так продолжаться не может. – Я поворачиваюсь к Коулу. – Невозможно же вечно от них прятаться. Если людям Отто удастся восстановить всех против тебя, тебе станет негде скрываться.
– Я не уйду, Лекси, – лицо у него такое решительное, что я понимаю: спорить бессмысленно.
– Магда, – окликаю я, намереваясь сменить тему, – Дреска.
Сестры не глядят на меня и не прерывают бормотания, но я знаю, они слушают, ждут, к чему я поведу разговор.
– Ведьма из Ближней не просто так сгинула на пустошах? – голос у меня дрожит. – Там еще что-то случилось, да? Что-то скверное?
Магда набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает.
– Да, милая. – Она усаживается на стул. Когда она сгибается, что-то внутри у нее потрескивает, как сухие ветки. – Случилось кое-что скверное.
Она отворачивается, выглядывает в окошко на круглые холмы, словно опасается, как бы нас кто не подслушал.
– Что же, что случилось? – не отступаю я.
Дреска перестает мести, но только на миг, она тут же начинает скрести пол с удвоенной энергией – шшух, шшух, на весь дом шуршит метла, будто жалуясь. Металлическая крышечка на чайнике начинает свистеть – вода закипела. Магда хватает полотенце и обеими руками снимает чайник с огня.
– Расскажите мне, чем кончилась та история, – помявшись, я договариваю: – Чем она кончилась на самом деле.
Звякают чашки, вонь оказавшись на столе, рядом с чайником и нарезанным ломтями хлебом.
Магда смотрит на меня с сомнением – видно, думает, что я сошла с ума. Или что я повзрослела. Это примерно одно и то же. Она открывает рот, так что видны провалы на месте выпавших зубов,
