И снова сестрицы начинают говорить, как у них заведено: их слова переплетаются друг с другом.
– Она выкопалась и выбралась на пустошь, – говорил Дреска.
– Теперь ее кожа и впрямь сплетена из торфяной травы, – прибавляет Магда.
– Теперь кровь у нее из торфяных болот.
– Теперь голос у нее – из ветра над пустошами.
– Теперь Ближняя Ведьма сама соткана из пустоши.
– И она взбешена.
Слова сестер эхом отдаются в доме, вьются вокруг нас, как пар. Мне вдруг становится не по себе, хочется распахнуть окна, не обращая внимания на дождь. Здесь так душно, не хватает воздуха. Кажется, что земляной пол идет рябью в такт словам Магды. Каменные стены будто наползают на нас.
– Вот в чем причина, вот почему стали пропадать дети, – тихо говорю я. – Ближняя Ведьма забирает их в наказание деревне.
Магда все покачивает головой, размеренно, будто капли капают.
На память мне приходят слова из папиной книги, Магдины слова: Ветер одинок и вечно ищет себе компанию. Вот чем занимается сейчас ведьма, выманивая детей из постелей. Я поеживаюсь.
– Но почему только ночью?
– Как она ни могущественна, она все же мертвая, – отвечает Дреска.
– Мертвые привязаны к своим ложам до наступления темноты, – говорит Магда.
Но я различаю в их голосах нечто такое, что не давало мне покоя все это время. Мягкость, почти ласковость, когда они говорят о Ведьме из Ближней.
– Вам она нравилась, – говорю я и понимаю, что сказала, только когда слова уже срываются с языка.
На лице Дрески мелькает что-то, почти похожее на улыбку.
– Мы тоже были детьми когда-то.
– И играли в ее саду, – добавляет Магда, помешивая чай.
– Мы уважали ее.
Я обхватываю чашку обеими руками и держу, пока тепло не начинает согревать пальцы. Все это время Коул тенью стоит у стены, молчаливый, непроницаемый. Мне хочется понять, какое место он отводит в этой истории себе, представляет ли, что это его дом сгорел дотла? Или перед его глазами проносятся еще более мрачные образы? Но когда из своего угла он смотрит мне в глаза, на его лице появляется печальная почти-улыбка. Совсем слабая, она больше для меня, чем для него, но я точно так же улыбаюсь ему в ответ, прежде чем снова перевести взгляд на сестриц.
– Она этого не делала, да? Не убивала того мальчика?
Дреска качает головой.
– Бывает, что жизнь обрывается рано.
– А нам надо кого-то обвинить.
– У мальчонки было очень плохое сердце.
– Он прилег в саду и уснул.
– А ее убили из-за него, – шепчу я, прижимая чашку к губам. – Вы знали? Вы всегда это знали? Почему не сказали мне? Почему ничего не сделали?
– Верить и знать – не одно и то же, – Дреска возвращается к столу.
– Знать и доказать – не одно и то же, – вторит Магда.
Сестры одинаково хмурятся, морщины у них тоже одинаково глубокие. Коул в углу снова прячет лицо в тени. А дождь за окном унимается, хотя небо все еще темное, не прояснилось.
– Мы не знаем, где зарыта ведьма, – Дреска всплескивает рукой, будто отметая что-то.
– И мы пытались им сказать, – Магда кивает в сторону деревни. – Пытались объяснить с самого начала, но они нас не слушали.
– Упрямцы, – вставляет Дреска. – Совсем как те, в былые годы.
– Ты сама сказала, Лекси, – Магда водит чашкой по столу, круг за кругом. – В деревне в это никогда бы не поверили. Люди Отто тоже не поверили.
Я выглядываю в оконце – пасмурный день, но свет мало-помалу возвращается, заползает в углы.
– Что мы должны сделать, – спрашиваю я, – чтобы все уладить?
– Ну, первым делом, – Магда допивает свой чай и рывком поднимается на ноги. – Первым делом вы должны разыскать тело ведьмы. Нужно найти кости.
– И похоронить их как следует, – бормочет Дреска, почти с благоговением.
– Но как мы найдем кости? – спрашиваю я. – Они могут лежать где угодно.
Дреска протягивает увядшую руку на восток, к открытой пустоши.
– Туда они уносили ее тело. В той стороне вы и найдете кости. А далеко ли, этого я не знаю.
Мне на плечо опускается рука – это Коул, подошел и стоит со мной рядом.
– Мы найдем их, – уверенно обещает он. Магда и Дреска уходят вглубь хижины, и мы с ним остаемся одни здесь, на краю Ближней.
– Это кажется невозможным, – я все еще стою к нему спиной. – Я даже не знаю, откуда начинать.
Я всматриваюсь в пустошь, и сердце у меня обрывается. Мир расстилается во все стороны. Без конца и края. Холм за холмом, а дальше – снова холмы, поросшие деревьями. Мне всегда казалось, что пустошь глотает все, что есть вокруг. Из пологих склонов холмов торчат полупереваренные камни и бревна. И где-то там, вдали, она заглотила и Ближнюю Ведьму тоже.
Глава 18
Я смотрю на бесконечные холмы и чувствую только одно – безнадежность.
Коул делает шаг, но я тяну его назад.
– Не сейчас, – прошу я, помотав головой. – Не можем же мы просто так отправиться на пустошь. Нам нужен план. А за тобой вот-вот придут, Коул. Отто с его отрядом погонится за нами.
Коул молча глядит на меня.
– Мне надо зайти кое к кому. Когда надо, я умею быть такой же убедительной, как мой дядюшка. Это недолго.
Коул все молчит. Мне кажется странным, что он очень тих с тех пор, как сестры поведали нам свою историю. Его серые глаза кажутся какими-то мертвыми, и смотрят они внутрь, а не наружу. Когда, наконец, Коул заговаривает, его голос звучит отрешенно и даже немного зло.
– Это пустая трата времени, Лекси.
– О чем ты?
– Неважно. Что они думают обо мне, неважно.
Вокруг нас нарастает ветер, грузом давит мне на грудь.
– Это важно для меня. И если тебя поймают люди Отто и тебя будут судить, будет очень важно, что думают о тебе люди.
Коул закрывает глаза. Я пальцами глажу его по холодной щеке.
– Что с тобой?
От моего прикосновения морщина у него на лбу чуть заметно разглаживается, но глаза он все-таки не открывает. Я слышу его дыхание, частое, прерывистое, как будто воздух вырывают из легких, не давая как следует вздохнуть. Не отнимая рук от его лица, я жду, пока его кожа к ним не привыкнет, пока не выровняется дыхание, а ветер вокруг нас не уляжется, став легким ветерком. Я готова стоять так хоть до скончания века.
– Иногда я спрашиваю себя, как я должен был бы поступить, – наконец заговаривает Коул, все еще не открывая глаз, – выживи хоть кто-нибудь после того пожара. Сознаться и отдать себя на расправу? Может, это помогло бы утолить чью-то боль?
– Зачем ты так говоришь? – Я сама удивляюсь поднявшемуся во мне гневу. – Как это вообще может кому-то помочь?
Его глаза широко открываются, черные ресницы на фоне бледной кожи.
– Ты слышала сестер. Иногда людям нужен кто-то – или что-то, – кого можно обвинить. Это их умиротворяет на
