И будто этого мало было, в комнату еще и здоровенный, желтовато-белый попугай влетел, нагло спланировал прямо над кошачьей головой, уселся на покачнувшейся люстре, расправил-встопорщил шикарный гребень, снова сложил, уставившись на Анет круглым черным глазом.
— Ну ты и сте-ерва! — сообщил с уважительным недоумением.
Ани согласно кивнула и, сев на край дивана, устало потерла лицо. В комнате повисла благословенная тишина.
— Теть, ты чего? — детский кулачок толкнул Ани в плечо. — Помел’ла?
— Еще нет, — нехотя отозвалась Сатор, — пока просто устала. Но такими темпами мне немного осталось.
— Да ладно, уговолили, пойду я спать, — обиженно прогундосил мальчишка.
— Иди, — согласилась Анет, — спать детям полезно. Только сначала скажи, зачем ты бабушкины капли выпил?
— Не пил я ничего, — ребенок, кажется, насупился. Впрочем, за это Ани поручиться не могла, она же мальчишку не видела, но голос у него звучал именно насуплено. — Я их в голшок вылил.
— В какой горшок?
— В свой, чужих-то никто не плинес, — фыркнула прелесть.
— А зачем ты их вылил?
— Ну как? Папа же говолил пло бабушку «бесселдечная калга». Зачем лекалство, когда селдца нету? Так совсем ничего не будет.
— Логично, — согласилась Сатор. — Зачем пить капли от сердца, если его нет. Выходит, ты бабушку спасал?
— Ну да, — гордо ответил ребенок.
— Ты молодец, — похвалила Анет прелесть, вставая, — хотя хорошую порцию ремня я бы тебе все равно прописала. В профилактических целях.
Мальчишке ее предложение явно не понравилось, он даже возразить что-то пытался, вот только Сатор его уже не слушала. Потому как бабуля «счастья», предусмотрительно оглянувшись, рухнула в кресло и закатила глаза. Вполне возможно, что ее зять был совершенно прав, и сердцем старушка не обладала, но хваталась она все же за левую грудь.
— Ах ты ж сте-ерва! — восхищенно протянул попугай.
— Гип-гип, ула! — завопил пацан. — Дамы и господа, мы плодолжаем наш вечел!
«Удивительно точно подмечено!» — оценила Ани. Мысленно, понятно, оценила. Но ведь вечер на самом деле пока заканчиваться не собирался.
* * *В работе на СЭПе было много нюансов и прелестей, которые обычным людям и не понятны и не доступны. Но Сатор больше всего «любила» вечерние подъезды и дворы — именно вечерние, а не ночные. Ночью-то что? Тихо, спокойно, разве что пробредет вдоль стеночки пьяненький мужичок, предвкушающий встречу с нежной супругой, а оттого вежливый даже с уличными котами. А все нормальные граждане тихонько сопят в своих постельках, не слишком же нормальные сидят по крысиным норам, ну или в переулках неосторожных господ поджидают, в подъездах же им делать нечего.
Другое дело вечер, когда уже стемнело, семейные ужины съедены, но спать еще вроде бы не пора. Тут тебе и молодежь, озадаченная проблемой убийства излишков свободного времени. И страдальцы с горящими трубами и полным отсутствием возможности их залить. И придурки, озабоченные отсутствующим, но таким необходимым кайфом. И неуравновешенные личности, обделенные женским вниманием. В общем, кипит ночная подъездно-дворовая жизнь, ключом бьет. Остается молить Близнецов, чтобы не по башке ударило.
Рассказывали, что по весне на окраинной подстанции одна фельдшер, работающая самостоятельно, без врача, так и влетела. Получила чем-то тяжелым по затылку, да и осталась на лестничке лежать — так и отдыхала бы, если б водитель не заволновался. И, спрашивается, зачем били? Кошелек при ней остался, честь тоже не тронули, укладку вроде бы даже не открывали. В общем, непонятно. Зато «сотряс» мозги она получила вполне определенный.
Короче говоря, своей приобретенной боязни темных подъездов Анет не удивлялась, а просто старалась проскочить лестничные пролеты едва не бегом, вылетала из дверей, как пробка из бутылки: быстрей бы до кареты добраться, да дверцу за собой захлопнуть. И плевать на глумливый гогот подростков, оккупировавших лавочки, днем бабушкам принадлежавшие. Тут не до гордости.
Сатор плюхнулась на сидение, сунула чемодан в ноги — ставить его в салон, соблюдая инструкции, сейчас меньше всего хотелось. Ани казалось, что сама темнота ее в спину подпихивает, требуя как можно быстрее оказаться в безопасности, рядом с нормальным человеком.
Нормальный человек, то есть лысый водитель с рысьими ушами, по-сорочьи глянул на доктора, перекосился набок, роясь в кармане, и зачем-то протянул Анет не слишком чистый платок. Сатор дернула подбородком, мол: «Это ты к чему?», Ретер ткнул костяшкой в собственную скулу и вопросительно брови поднял — в общем, полное взаимопонимание, в словах не нуждающееся.
Ани отерла щеку, показавшуюся с чего-то мокрой, повернула водительское зеркальце, разглядывая три шикарные царапины, больше порезы напоминающие, украшающие собственную саторовскую физиономию.
— Вот ведь… — тихонько рыкнула Анет, едва удержавшись, чтоб не выругаться.
Промокнула предложенным платком щеку, даже не вспомнив про стерильные и, наверное, гораздо более уместные бинты, снова собой полюбовалась. От промокания царапины менее заметными не стали.
— Это тебя так пациент разукрасил? — буркнул водитель, возвращая зеркальце на место и перебирая шнуры амулета управления.
— Ага. Когда с карниза снимала.
— Больного?
— Кошку. Хотя о состоянии ее здоровья ничего сказать не могу, не обследовала. Может, и вправду больная.
— А зачем ты ее снимала? — ворчливо спросил Ретер, кажется, едва удержавшись, чтобы пальцем у виска не покрутить.
— Она нуждалась в экстренной помощи, — с расстановкой пояснила Сатор, снова повернув зеркало к себе. Никаких улучшений на лице не наблюдалось, наоборот, царапины вроде бы еще и припухли. — Я эту помощь оказала. А она…
— Тварь неблагодарная? — предположил лысый, зеркало у Анет не только отобрав, но и какой-то винт на держатели подкрутив.
Наверное, для того, чтобы Сатор на драгоценность больше не покушалась.
— Да уж, с благодарностью в этом мире наблюдаются явные проблемы, — согласилась Ани, обидевшись и на кошку и на собственного водителя.
— Ты с деспетчерской связываться будешь?
— Нет, не буду. Сейчас завалимся в кабак, погуляем.
— Ты чего огрызаешься-то? — искренне удивился водитель.
Свое удивление Ретер он умудрился выразить не только лицом или там позой, но даже волосатыми ушами. Получился эдакий ошарашенный филин. А вот Сатор стало стыдно, причем не менее искренне.
— Извините. Это у меня…
— Да что я, не человек, что ли? — прогудел «филин», наконец, активировав амулет и выруливая ящера из темного, как колодец, двора. — Человек. И понятно мне все. Невры, они такие.
— Нервы, — машинально поправила Ани, глядя в глянцевое, будто краской замазанное окно.
— Да хоть как! Ты вот что, переговори-ка с Эшелом. Он просил тебе передать кой-чего, но ты сама переговори, а то я и спутать могу или там насоветовать не того. А он парень молодой, башковатый. Поможет, ежели чего.
— Так что он вас передать просил?
От вопроса, кто такой Эшел, Анет к счастью воздержалась, вовремя вспомнив, что так вроде бы звали водителя их бригады. Вернее, водителя их бывшей бригады. То есть, водителя Нелдера — вот как совсем-то точно.
— У него, говорю, спроси. Не дело мне в бабские драчки лезть, — недовольно отозвался Ретер.
— Вторая баба — это, надо понимать, Эшел? — уточнила Ани.
— Ну смейся, смейся, —
