Редмирта снова зашипела.
– А ещё один красный камень мог бы стать завершением нашей сделки.
Лея стояла не дыша.
Узловатая рука протянула красный камень, гладкий и крупный, размером со сливу.
Лея увидела, как расширились глаза Соломона. Она знала: один лишь этот камень стоил больше, чем все остальные, вместе взятые. Лицо Соломона озарила широкая улыбка.
– Сделка состоялась, – сказал он. – Белозмей ваш.
Но тут рука сомкнулась в кулак, пряча красный камень. Другая рука сжала запястье Леи.
– Белозмей… – зазвучал голос Редмирты, елейный и нетерпеливый; она крепче вцепилась в руку Леи. – И девушка.
Лея резко дёрнулась назад.
– Я вам не живой товар, – крикнула Лея, чувствуя, что её голос задрожал. – Сол ни за что бы не оставил меня здесь; правда ведь, Сол? – Кровь стучала у неё в висках. – Сол, скажи ей. Сол?..
Но Соломон Таллоу не проронил ни звука.
Глава пятидесятая
Хеппи проснулась, но пока пребывала в дремотном замешательстве между сном и бодрствованием.
Во мраке пещеры она разглядела свой разорванный рукав и верёвку, которая была обмотана у неё вокруг запястья и тянулась вверх, к торчащему из стены каменному шипу. Но сон пока не отпускал её; ни пещера, ни оковы, ни лохмотья её сейчас не волновали.
Отец был рядом, его лицо блестело в свете огня. Они играли в свою любимую игру, и он тихонько напевал колыбельную, которая ей так нравилась. Должно быть, в тот день они преодолели долгий путь: от усталости болело всё тело. Ещё она чувствовала отчаянное нежелание засыпать, потому что боялась, проснувшись, не найти его рядом.
Она пыталась внимательно следить за деревянными шариками: как блестела их отполированная поверхность, как они тихо постукивали друг об друга. Но это не помогало. Она так устала и так удобно устроилась, а колыбельная так нежно убаюкивала её…
Я тебе, малыш, споюКолыбельную мою,Баю-баю-баю-бай,Спи, мой милый, засыпай.Она всё-таки проснулась, и увиденный сон постепенно отдалялся от неё. Однако она всё ещё ощущала тепло и ровное дыхание – вдох, выдох. Она протянула руку в темноту – и коснулась чего-то ребристого и чешуйчатого.
Чего-то живого.
Тут она поняла, что вокруг неё обвился спящий змей, белый и гладкий, со сложенными крыльями; длинный хвост свернулся кольцом, как бы защищая её; на нём покоилась длинная заострённая морда. Змей открыл глаза ярко-жёлтого цвета и посмотрел на неё проницательным взглядом. Из его ноздрей тонкой струйкой вырвался дым, а из горла доносились странные звуки, напоминавшие шёпот ветра и барабанную дробь сильного дождя.
– А-а-ай… Са-а-а…
Имя, рождённое мечтами, успокаивающее и сильное, само пришло ей в голову и спешило сорваться с языка. Хеппи почувствовала, как змей плотнее обвился вокруг неё. Она поняла: он, как и сама она, был напуган, одинок и искал утешения в их близости.
Хеппи закрыла глаза и будто бы растворилась в размеренном ритме его вдохов и выдохов.
– Аза, – произнесла она.
Глава пятьдесят первая
Илай поднял с земли ветку, положил на угли, и затухший было костёр снова разгорелся. Он подбросил ещё хвороста, немного подождал, пока огонь не затрещал, и поставил греться котелок.
Вода закипела, и Илай опустил в котелок пригоршню ячменной муки. Затем добавил остатки пойманной накануне рыбы и всё перемешал.
Каменный пророк открыл глаза, потянулся и сел. Он растерянно озирался по сторонам, пока его затуманенный взгляд не остановился на скалолазе.
– Так ты проснулся, – сказал Илай.
Икабод кивнул и потёр глаза кулаками. Он поднял голову и стал принюхиваться, как грызун, подёргивая носом.
– Еда, – пробормотал он.
– Немного каши-размазни с рыбой, – кивнул Илай. – Похоже, тебе не мешало бы поесть, пророк.
– Не откажусь, – Икабод поёжился под пристальным взглядом бледно-голубых глаз.
– И что же это было – зелёный ликёр или голоса предков? – холодно спросил скалолаз, передавая Икабоду дымящуюся миску. – Прошлой ночью в твоих поступках было маловато здравого смысла. Но на этот раз ты хотя бы не пытался оглушить меня ликёром.
– Ни то, ни другое, – ответил Икабод с набитым кашей ртом. – После того удара молнии я, кажется, прозрел. Так что вчера у меня на уме было совершенно другое.
Илай помешивал кашу в котелке.
– Я просто никчёмный трусливый неудачник, – продолжал Икабод, как будто разговаривая сам с собой. – Другие пойдут – о, да, пойдут, – а Икабод не отважится последовать за ними. Потому что я ничтожество, ничтожество, ничтожество…
Илай поднял глаза.
К ним приближались Мика и Фракия, девушка-змеерод. Они шли бок о бок; их длинные тени под низким блёклым солнцем сливались в одну. Мика украдкой посматривал на девушку, шагавшую рядом с ним, и краснел; глаза у него блестели. Илай заметил, что копьё Фракии держит Мика, Фракия же несла в прижатых к груди руках что-то другое. Тесная душекожа была расстёгнута у ворота, капюшон свисал с одного плеча, а пепельно-золотистые волосы ниспадали пышными локонами.
– Мика, Фракия, – сказал Илай, указывая на фигуру в лохмотьях. – Знакомьтесь, это Икабод, каменный пророк.
Мика кивнул, а Фракия, если и услышала, то не подала вида. Её губы были плотно сжаты, глаза покраснели; она опустилась на колени возле костра и высыпала в огонь то, что несла в руках.
– Личинки стрекоз, – тихо сказал Илай и покачал головой. – Нелегко их найти в это время года…
Фракия ничего не ответила. Она села на корточки и смотрела, как личинки съёживаются, поджариваясь в огне.
Мика направился было к ней, но Илай остановил его рукой.
– Оставь, – тихо сказал он.
Прошлой ночью, когда Мика не вернулся с горячего источника, Илай пошел его искать и увидел их в воде, его и Фракию. Скалолаз отвернулся; на него нахлынули воспоминания о Джуре, о прошедшей молодости…
Вернувшись к костру, Илай обнаружил там каменного пророка: весь в лохмотьях, он сидел перед огнём, раскачивался взад-вперёд и что-то тихо бормотал себе под нос. Несмотря на странную историю их знакомства, Илай вынужден был признать, что в этот момент обрадовался даже такой компании.
Твёрдые панцири лопались, и воздух наполнил сладковато-ореховый аромат жареных личинок. Фракия палочкой повытаскивала их из огня, и теперь подрумяненные личинки дымились на камне возле её ног. Неожиданно девушка-змеерод начала остервенело хватать их одну за другой и, разрывая зубами, жадно поедать, даже не чувствуя их обжигающего жара. Её тело сотрясали рыдания.
Наконец Фракия насытилась. Она наклонилась вперёд и опустила голову; её лицо было перепачкано жиром и сажей; слёзы, стекавшие по её щекам, капали с подбородка и шипели, попадая на раскалённый камень.
Илай заглянул в котелок. Он помешал кашу, положил немного в миску и протянул Мике.
Мика отвёл взгляд от Фракии, уставился на миску и покачал головой.
– Я не голоден, – сказал он.
Фракия, казалось, взяла себя в руки: встала, вытерла рот рукавом, застегнула воротник, поправила капюшон и отбросила волосы назад. Лицо её было таким
