— ЧТО?!
— Ты можешь прикрыть всё, что спереди, я не буду подсматривать, клянусь! — затараторил Малфой, чем ещё больше поверг её в шок. — Просто тебе самой будет приятнее, если расчёска будет скользить по коже, а не по одежде.
Гермиона задумалась, вспоминая, знает ли она, приятно это или нет. Память не могла предоставить ей нужную информацию, мысли путались, и, в конце концов, она пришла к решению, что, скорее всего, нет. И что ей интересно было это узнать.
— Обещаешь не подсматривать? — уточнила Гермиона. Драко с готовностью кивнул. — И не дотрагиваться руками?
— Только к волосам, — серьёзно подтвердил он.
— Отвернись, — велела Гермиона и, как только он выполнил её просьбу, стянула с себя майку, а затем плотно приложила её к груди. — Готово, — выдохнула она.
========== XXXI ==========
Первые прикосновения были легче пёрышка… Едва заметные движения расчёски неспешно текли вдоль её волос. Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь ощущениями, которые ей дарили колеблющиеся локоны на обнажённой коже спины. Невольно она сглотнула. Никто никогда не прикасался к её волосам с такой бережностью. Единственным человеком в жизни, который расчёсывал её, была мама, и делала она это только в далёком детстве. Она успела забыть, насколько это приятно. И чего уж таить, она и не знала, что это так эротично.
Соблазнял — вот, что делал Малфой.
Характер движений время от времени изменялся. Иногда расчёска утопала в её кудрях, медленно, чувственно, но ощутимо массировала кожу головы и скользила вниз. Иногда — едва касалась волос, изводя ожиданием. Он менял направление движений, и ощущение того, как волосы смещаются с привычных им мест, заставляло мурашки бежать по голове и рукам. В какой-то момент он запустил в её волосы свободную ладонь, и Гермиона совсем потерялась в ощущениях. Вслед за жёсткой щетиной расчёски шла его горячая рука, нежно ласкающая чувствительную кожу. Иногда он спускался массажными движениями вниз, по коже спины. Она едва сдерживала стоны, рвущиеся наружу — с каждым таким путешествием жар внутри неё стремительно нарастал. Не помогало даже то, что он, сдерживая обещание, не дотрагивался до её спины пальцами. Это только распаляло нетерпение и желание.
Никто никогда не соблазнял её так изысканно. Так пленительно и неотступно. Так губительно сладко, закручивая в ней пружину всё сильнее и сильнее. До того самого момента, когда она уже не сможет её остановить. До того мгновения, после которого не будет точки возврата.
— Грейнджер, — прошептал он, обводя расчёской и пальцами её ухо. Не в силах сопротивляться этой магии, она откинула голову к противоположному плечу, открывая ему больший доступ. Малфой медленно и глубоко дышал, будто сдерживая себя, и на её жест отреагировал резким выдохом.
Ей пришлось закусить щёку изнутри, чтобы стон не сорвался с её губ, когда она ощутила кончик его носа, обводящий контур её ушной раковины. Драко не забывал массировать кожу головы пальцами, а расчёской проводить линию вдоль позвоночника. Горячее дыхание на её шее и за ухом заставляло Гермиону трепетать от невысказанных тайных желаний. Ещё никогда прежде она не желала мужчину так сильно. Она наивно полагала, что знала все тайны соблазнения, всю возможную страсть, которая могла в ней уместиться. Никогда ранее она не предполагала, что будет готова разорвать рубашку на мужчине только оттого, что он расчешет ей волосы.
Лёгким движением Малфой переместил её голову на другой бок. Гермиона больше не была хозяйкой своему уму и телу. Все чувства, казалось, были сконцентрированы на этих прикосновениях и более чем невинных ласках. Она плавилась от горячих рук Драко под его нарочито медленным дыханием и желала только того, чтобы это никогда не кончалось.
Всевозможные обвинительные мысли давно покинули её голову. Кто она такая перед этой бездной — тёмной, затягивающей и прекрасной? Кто она такая, чтобы сопротивляться этой сладкой смерти, этому падению: столь чувственному и желанному? Она была готова отказаться от чего угодно, лишь бы он не останавливался.
Ещё до того, как он произнёс слово, Гермиона остро ощутила потерю. Он опустил руки и сказал:
— Всё. — Его голос был настолько хриплым, что ему пришлось откашляться.
Она резко развернулась в странном подобии высокого кресла без спинки и неверяще переспросила:
— Всё?!
Малфой стоял к ней близко. Слишком близко. Его щёки, обычно бледные, сейчас заливал румянец. Дыхание было затруднено, и он смотрел на неё с невыносимой обречённостью в горящих глазах.
— Всё, — ещё раз сказал он, и от его голоса пружина, затянутая в ней, стремительно распрямилась.
Второй раз в жизни Гермиона поцеловала его сама. Подтянула к себе за рубашку и впилась в его губы, пытаясь передать, что именно он сделал с ней своей игрой. Никаким словом, никаким действием невозможно было остановить то, что началось ещё с первым касанием расчёски. Прижимаемая ранее футболка скользнула меж ними, и Малфой сдался под этим напором.
***
Не то чтобы он не хотел, нет. Он безумно её желал. И знал, что ещё чуть-чуть, едва он ответит, и уже не сможет остановиться. В этом больше не будет никакого смысла. Зачем? Он сделал всё, что мог, чтобы перестать её расчёсывать вовремя. Чтобы сдержать обещание и не дотронуться до её кожи рукой. Конечно, он знал, как на неё это действовало. Он читал её, следовал подсказкам её тела, распаляя всё сильнее и сильнее. И волей-неволей разгорался сам. Он пытался дышать медленней, он старался вспоминать составы сложных зелий и лекции профессора Бинса, но ничто, ничто не могло ему помочь. Хотел ли он причёсывать её дольше? Пропускать сквозь пальцы локоны, ощущать их мягкость? Чувствовать, как его затягивает дурманом от её запаха? Конечно. Всего этого он желал, но остановился, как последний дурак, пытаясь образумить их обоих. Но уже было поздно.
Был ли он ответственен за то, что подвёл их к черте, за которой не было возврата? Был. Но именно она её переступила. Отважная и прекрасная, не заботясь о своей полунаготе, притянула его к себе и поцеловала. Он мог бы ещё побороться за благоразумие их обоих, если бы её футболка была на ней. Если бы эта бесполезная вещица предательски не упала бы к его ногам и он не ощутил бы под своими ладонями пылающее обнажённое тело.
Мягкая грудь легла в его ладонь, и её обладательница мгновенно отозвалась низким стоном, прикусив его губу. Не было никакой возможности остановиться, не было никакой надежды на спасение. Лишь эта сладость, скользящая из уст в уста, лишь эта жажда прикосновений, заставляющая её срывать с него одежду, лишь этот пожар в крови, который гнал их
