— Кажется. — Ответил мне вместо Генриха мужской голос. — И Вы, Камински, сейчас объясните мне, что Вы забыли в моей комнате?
Аккуратно вернув бокал на место, я медленно развернулась, натягивая на лицо улыбку.
— Э-э… Добрый день! — Глазами я начала выискивать коричневую белку, но в комнате не было и намека на присутствие грызуна. — А я, похоже, дверью ошиблась…
Стараясь не выдать дрожь в коленях, я прямым ходом направилась к двери. На пути моем стояла всего одна проблема. Комендант. Он же химик и следователь.
Руки его заложены за спину, глаза прищурены, поза уверенная и внушающая страх. Я не виновата! Это белка меня сбила с пути истинного.
— Не торопитесь, Камински. — Разгадав мое намерение быстро ретироваться, мистер Амори закрыл дверь. Пути к отступлению окончательно оборвались, когда щелкнул замок и в комнате, похоже, остались мы одни.
Куда делся неуемный Генрих — загадка. Но его здесь нет. Позорно сбежал, оставив меня одну на растерзание коменданту.
— Да я… э-э… не тороплюсь, просто знаете… — Чего бы такого сказать… — У меня постельный режим, а режим нарушать нельзя. Поэтому давайте я… пойду…
Комендант, не выказывая никаких эмоций, кивком на кровать указал и бесстрастно сказал:
— Постель есть. Соблюдайте режим. — И ведь по лицу его совсем не понятно: шутит он или говорит серьезно.
Просто если шутит, я посмеюсь. А если он это серьезно говорит, то… то… бежать надо. Быстро и желательно далеко.
— Н-н-не надо, — Отчего-то начала я заикаться, — У меня своя есть.
— Как же? — Изумился он. — Режим есть режим. Ложитесь. — Ложиться я не собиралась. Стояла и с нескрываемым шоковым состоянием смотрела на коменданта. — Чего ждете? — Решив вогнать меня в обморок, продолжил он. — Или Вам помощь нужна?
Я интенсивно замотала головой, придя к выводу — лучше лечь, иначе и правда поможет.
Медленно присела на край холодной кровати, примостив дрожащие руки по краям. Мистер Амори не шелохнувшись за мной наблюдал.
— Можно я посижу? — Сиплым от страха голосом спросила я, поднимая на него глаза.
Отрывисто кивнув после некоторой паузы, он развернул стул возле стола, сел, скрестив ноги, и пытливо поинтересовался:
— Как Вы оказались в моей комнате?
— Я… повернула ручку, толкнула дверь и вошла… — Проговорила я, растягивая слова. — Я просто перепутала. После произошедшего голова слегка кружится…
Для убедительности приложила руку ко лбу, украдкой поглядывая на следователя. Не верит, похоже.
— Вы назвали имя “Генрих”. Кто это? — Тем же тоном продолжил допытываться он, а я… А я пыталась понять, куда делась эта прыткая белка.
— Вам, наверно, показалось. Я сказала гендер… гендерное различие. На бокале губная помада, на другом ничего нет…
Мистер Амори бровь заломил, на меня пристально смотрит, от чего мне совсем неловко становится. Выкручиваться без предварительной подготовки непростое занятие.
— Значит, ошиблись комнатой?
— Ошиблась.
— А как Вы объясните тот факт, что дверь была заперта?
Белка шпилькой открыла.
— Дверь была открыта. — Солгала я.
— Я не страдаю склерозом, Камински. — Заверил меня он, отказываясь верить в выстроенную мной картину происходящего.
— Возможно, Вы просто отвлеклись на свои мысли и забыли запереть дверь, но думали, что закрыли. — Ввернула я теорию, надеясь, что он в нее поверит.
Комендант взглядом заскользил по моей замершей фигуре, не задерживаясь на одном месте дольше двух секунд.
— Почему Вы в перчатках?
В перчатках? Ах, да… Генрих. Это все его проделки.
— Пальцы мерзнут. — Не моргнув глазом сказала первое, что пришло на ум.
— Летом? — С иронией спросил комендант, глядя на меня.
— Когда пальцам не хватает тепла, они мерзнут в любое время года. — Спокойно, и даже чуть небрежно ответила я, поздно сообразив о двусмысленности фразы. — То есть я хотела сказать, когда кровообращение нарушено, руки мерзнут и ноги… тоже…
Уголок губ мистера Амори слегка дрогнул, а я… а я хочу под землю провалиться… Этот разговор не приносит ничего хорошего. Одни неприятности. В будущем.
— Вы надо мной смеетесь? — Как-то совсем по-детски спросила, выпятив нижнюю губу. Непроизвольно вышло.
— Нет, вовсе нет. — Заверил он. — Просто пытаюсь понять, зачем Вы взломали замок и влезли в мою комнату. — Легко и в то же время уверенно проговорил комендант, лишая меня возможности лгать дальше. — Что Вы хотели найти? — После короткой паузы спросил мистер Амори. Я сама не знаю ответа на этот вопрос, а он надеется у меня все выведать.
Генриха надо за хвост ловить и его пытать.
— Я ничего не искала. — Правду говорю. — Честное слово.
Комендант вернул стул на место, встал у двери и прежде чем открыть ее, сказал:
— Ваша ложь остается на Вашей совести. И только Вам решать: жить с ней или избавиться от нее.
Приглашающим жестом он указал на выход, куда я немедленно решила последовать.
Мерзкое, отвратительное и гадкое ощущение поселилось в душе. Сделал из меня преступника, знающего правду века, но продолжающего молчать. А я ведь действительно не знаю, зачем мы залезли в его комнату.
Открывая дверь своей комнаты, я представляла, как медленно и верно убиваю маленькую любопытную белку. Когда зашла — желание мое укрепилось гораздо сильнее, ибо эта самая белка беспечно грызла яблоко на кресле.
Первым делом стянув перчатки, я заняла свободное кресло и постаралась спокойно сказать:
— Ты сбежал! — Спокойно не получилось. — Оставил меня там одну, трус.
Генрих глаза округлил, возмущенно на меня смотрит.
— Я — трус? Да я за помощью побежал! Тебя спасать.
— Ага, я смотрю помощь ты в яблоке нашел. — Иронично ответила я, складывая руки на груди и нервно покачивая ногой.
— А… — Генрих посмотрел на яблоко. — Это чисто машинально вышло.
Чисто машинально сидел тут и грыз яблоко, пока я там выкручивалась из последних сил моей бедной фантазии.
— Это была твоя идея, а попалась я.
— Каждый сам за себя. — Беспечно ответил он. — Кому-то надо было спастись.
Свалился геморрой на мою голову. Вернее белка. На мою беду говорящая. Взяв с вазочки гроздь винограда, поинтересовалась:
— Нашел что-нибудь?
Генрих прямо-таки просиял. Точно что-то нашел. Надеюсь, находка не навлечет на нас праведный гнев коменданта и нас не посадят за решетку до конца наших дней.
Белка запрыгнул на мою кровать, откинул подушку, залез под простынь и вынырнул с изрядно помятым листком бумаги.
— Я, в
