Возмущение? Да, присутствует.
Генрих развернул листок, разгладил, на столик положил и…
— И что это? — Другой вопрос на ум пока не пришел.
На листке были выведены какие-то каракули, стрелочки, таблички, схемы, что-то совершенно непонятное моему мозгу. Генрих своим беличьим сообразительным умом начал мне скрупулезно объяснять:
— Это — лагерь, — Он указал лапой в точку в центре, — Это — башни, — Он показал в шесть точек по периметру “лагеря”, - Это центральный корпус, это столовая, эту пруд с противно завывающими страшными дамами… — Он поочередно тыкал в разные места листа.
— А стрелочки?
— А это я пока не знаю. — Досадно признался Генрих, подперев подбородок лапой и берясь за другое яблоко.
От центральной башни стрелка шла ко всем башням, к третьей — самая жирная. От третьей стрелка шла к пятой, а от пятой — к центральному, где подписано было “больничное крыло”, а оттуда снова к третьей башне. Всемирная паутина какая-то. И это я еще умолчала про десяток других стрелок, переплетающихся друг с другом.
— Да тут голову сломать можно быстрее, чем разобраться в этой ерунде.
— Это не ерунда. — Генрих сложил листок. — Это — ключ к разгадке тайны. — Он запрыгнул на кровать, закопал листок, вернул подушку на место, покрывалом заправил и обратно на кресло приземлился.
— Какой тайны? — Я хмыкнула. — Ты придумал себе детектив, строишь из себя сыщика…
— Хм! — Генрих лапы на груди сложил, голову от меня отвернул… Обиделся, что ли?
— Генрих, — Я его за ушко потрогала, — Не обижайся, — Ответом мне было громкое сопение, — Просто мне кажется, ты все немного… преувеличиваешь.
Он фыркнул, отмахнувшись от моей руки, нахмурился, сидит с видом оскорбленной до глубины души белки.
Душевно ранимый грызун, однако.
— Хорошо, что ты предлагаешь? — Не факт, что я его поддержу, но обиду надо как-то устранить.
— Ты же не воспринимаешь меня всерьез. — Проговорил он, посмотрев на меня косым взглядом.
Как его задело, оказывается…
— Я такого не говорила. — Я протянула ему примирительную виноградинку. — Ты ведь уже что-то придумал, верно?
Генрих пофырчал, похмыкал, но виноградинку забрал.
— Придумал. — С важным видом ответил он. — Будем ловить на живца.
— Кого? — Не поняла я.
— Коменданта. — Невозмутимо просветил меня Генрих, жуя виноградинку. А мне вот теперь в горло ничего не лезет.
— А живцом кто будет? — Вкрадчиво поинтересовалась я, жалея, что вообще согласилась на затею со взломом комнаты мистера Амори.
— Ты. — Все так же невозмутимо ответил Генрих, спрыгивая с кресла. — Надо план продумать. Тщательно.
В присутствии Генриха шоковое состояние входит в привычку. Честно, мне уже страшно, куда способна привести его неуемная фантазия.
— Как ты себе это представляешь? — Надо знать, к чему морально следует готовиться и вразумить, если грызуна не туда занесет.
— Красочно во всех деталях. — Генрих нырнул в шкаф, выкидывая оттуда разные элементы гардероба и бормоча:
— Не то… Плохо тянется… Легко порвется… Слишком скромное… Чрезмерно откровенное… Ух ты! Кружевное белье…
Я временами начинаю сомневаться, что эта белка — белка. Просто ведет он себя… не по беличьи, что ли. Орехи не грызет, дупло не утепляет, запасов на зиму не готовит. И говорит. Плюс это или минус в конкретно данном случае — не понятно.
Может он… оборотень? Такой, неправильный… Оборотни обычно страшные большие и волосатые, а этот миленький маленький и с пушистым хвостом.
— Рассказываю один раз, — Генрих вынырнул из шкафа с банданой в лапах, — Повторять не буду.
Я кивнула, наблюдая за ним. Он накинул на голову бандану, завязав кончики спереди под подбородком. Натянул на себя огромный для его размеров пеньюар… Кисин. У меня таких… хм… откровенных не было.
— Я, то есть ты, иду, — он попытался сделать пару шагов, но из-за того же пеньюара не смог, — Иду…
— Куда?
— Никуда, просто иду, — Генрих собрал в лапы пеньюар, как женщины подол юбки, и пошел кругами по ковру, — Комендант видит тебя всю такую сексуальную, импозантную девушку в расцвете лет, утаскивает тебя в комнату и…
— И в чем план? — логики я в его миниатюре не нашла. Совсем. Более того, мне не нравится, что комендант, видя меня всю такую сексуальную, импозантную девушку в расцвете лет, куда-то утаскивает!
— В том, — Генрих стянул с себя бандану, — Что ты легально попадешь в его комнату.
Мне кажется или кто-то здесь не расследование ведет, а пытается меня в могилу загнать? Гарпии меня живьем съедят, если я начну щеголять по коридорам в откровенном пеньюаре вампирши. Все равно, что подписать себе смертный приговор.
— Мистер Амори не маньяк, который затащит первую попавшуюся жертву в свою комнату. — Решила я хоть как-то прокомментировать его идею.
Генрих махнул на меня лапой, запрыгивая на кресло и развалившись аки барин на пиру.
— Не маньяк, но тебя — затащит.
От меня последовал логичный вопрос:
— С чего ты взял?
— Он держал тебя в комнате двадцать минут, а должен был отправить в центральный корпус и допрашивать там. — Пояснил он тоном “Все надо объяснять самому”.
— Ты что, специально меня там одну бросил, чтобы какую-то свою дурацкую теорию проверить? — Возмутилась я не шуточно. Нет, каков, а!
С виду обыкновенная безобидная белка, а шпионские игры затеял, словно он великий следователь-расследователь.
— Теория совершенно не дурацкая, как видишь. — Не без самодовольства сказал Генрих. — Теперь мы знаем, что комендант предпочтет личную беседу с тобой, нежели допрос при директоре лагеря. Из чего мы можем сделать вывод, что у мистера Амори к твоей персоне особое отношение.
Белка с мозгами аналитика. Невероятно, но факт. Похоже, у Генриха действительно есть какой-то план. А я думала, он просто надо мной издевается. Хотя одно другому не мешает.
— Не знаю, что ты придумал, но я не хочу знать, что ты придумал, потому что то, что ты придумал, мне точно не понравится! — Вот так! Хватит с меня одной неудачной попытки глупого расследования.
Подозревать коменданта-химика-следователя в чем-то поистине глупо. Если он в чем-то и виноват, так только в том, что стал комендантом третьей башни. В остальном винить его не буду.
— О, mon amie*, - Произнес Генрих с тягостным вздохом, — Ты слепо смотришь вперед и ничего не видишь… — Грызун — философ. — Ты хочешь узнать, кто
