Девочка открыла кран с теплой водой. Душ сломался, а Таисия никак не купит новый. Придется лезть в ванну.
– Я камень, – с тяжелым вздохом тихо произнесла Динка. – Я падаю вниз.
Девочка собрала волосы, скрутила туго и заколола на затылке заколкой-крабиком. Заткнула водосток пробкой и перевела еще одну строчку из песни, которая даже вдали от радио продолжала звучать у нее в голове:
– Я не чувствую боли.
Стянула с себя майку и шорты. Жуть, грязища какая. И Руи позволил ей в такой одежде сесть в его машину? Бедное сиденье. Бросила одежду в корзину для стирки, и перевела следующую строку:
– Я превращаюсь в камень прямо сейчас.
Забралась в ванну.
– Прямо сейчас.
Села в теплую воду.
– Прямо сейчас.
Обняв колени, вздохнула.
– Классная все-таки песня, – безжизненным голосом сказала девочка своему отражению в воде и добавила: – Хочу превратиться в камень. Прямо сейчас.
Было невыносимо ощущать себя такой беспомощной. Единственный родной человек того и гляди навсегда исчезнет из ее жизни. Уже два года в коме. В любой момент его долгий сон может закончиться. Вот только пробуждения не будет. Что, если свой последний вздох он делает в эту самую минуту? А она даже не знает. И ничего не может сделать. Ничегошеньки. И правда – лучше быть камнем и ничего не чувствовать. Совсем-совсем ничего не чувствовать.
В Зоне Апокалипсиса частым явлением была хараминская кома. Человек внезапно впадал в глубокий сон – и начинал слабеть. Чах на глазах. Продлиться это состояние могло месяц, а могло и несколько лет, но рано или поздно наступала смерть мозга. Никаких причин для комы не было. Ни серьезных заболеваний, ни травм. Объяснить происходящее медицина не могла.
Объяснений не было, но в народе бытовало мнение, что души коматозников уходят в Старый Город. Возвращаются домой. Ведь эта кома не случайно называлась хараминской – в таинственный глубокий сон впадали только те, кто находился в Старом Городе в День Апокалипсиса.
Динка читала, что по статистике в Хараминске проживало триста восемьдесят тысяч жителей. В «день цветных воронок» погибло или пропало без вести пятьдесят тысяч. Около двух сотен вернулось в течение года, но все вернувшиеся были мутантами, а среди коматозников не было ни одного мутанта. По самым приблизительным подсчетам получалось, что бывших жителей Хараминска – не измененных чужими мирами – было никак не меньше трехсот тысяч.
Триста тысяч человек. Целый город. Иногда Динка спрашивала себя, неужели рано или поздно все эти люди впадут в кому?
Уснут, чтобы во сне вернуться домой.
Впрочем, иногда они возвращались не только туда, но и оттуда. Один из тридцати коматозников пробуждался ото сна. Этот один из тридцати давал надежду всем остальным.
Перед тем как заснуть в эту ночь, Динка вспомнила Руи. Те люди, возле желтого микроавтобуса, они ведь были с ним. Так как же он оказался в мире, пахнущем серой, один? Он, конечно, не ее ангел-хранитель, и вообще никакой не ангел, но все-таки интересно… Что он там делал?
* * *Утром Динка столкнулась на кухне с Таисией. Увидела мачеху и застыла на пороге. Проснувшись, она нарочно не торопилась вскакивать с постели. Хотела убедиться, что мачеха уже ушла на работу. На часах было больше восьми, а в квартире стояла тишина. Вот Динка и решила, что Таисии нет дома.
Удивление при виде мачехи, пьющей кофе за кухонным столом, было неприятным. Разве она не должна была уйти еще час назад? У нее же рабочий день в восемь утра начинается!
– Чего рожи корчишь? – спокойно спросила Таисия, заметив Динку в дверях. – Мне сегодня позже на работу.
Динка молча развернулась на сто восемьдесят градусов, намереваясь вернуться к себе в комнату и подождать, пока кухня освободится.
– А ну-ка стой.
Девочка поморщилась и недовольно повернулась.
– Сегодня из дома ни ногой, – велела Таисия. – Хватит, вчера нагулялась.
– Я хотела папу навестить, – упрямо нахмурилась Динка.
– Папу? – зачем-то переспросила Таисия. – Папу навести, конечно. И сразу домой. Ясно?
Динка удивленно моргнула. Мачеха вела себя странно – спокойная какая-то и, кажется, не злится. Динке это не понравилось, но хоть не орет, и на том спасибо.
– Ладно.
Таисия подошла к мойке, сполоснула чашку и поставила на сушилку. Проходя мимо Динки, обронила:
– Если вернусь, а тебя нет дома, запрещу навещать отца, поняла?
Спустя две минуты в коридоре хлопнула дверь – мачеха ушла, – а Динка продолжала стоять, будто приклеенная к месту.
Угроза Таисии все еще звучала в ее ушах. Запретит навещать отца? Как она это сделает, интересно?
Запугивает, решила Динка. У мачехи и возможности-то нет – проконтролировать, чтобы Динка не ходила в больницу к папе. Не посадит же она ее в клетку?
Но все-таки, пожалуй, в ближайшие дни лучше вести себя тихо. И уж конечно, никаких поездок в Старый Город. В конце концов… откуда Динке знать, на что способны взрослые?
Динка спокойно позавтракала и выпила сока. Посидела на кухне в тишине, пока стакан не опустел. Быть одной дома ей нравилось. Никто не кричит, нет нужды прятаться в своей комнате – раздолье. Собственно говоря, в последние два года, Динка чувствовала себя в этой квартире как дома, только когда оставалась одна.
Решив проведать папу пораньше, чтобы не злить Таисию поздним возвращением домой, Динка встала из-за стола, помыла посуду, переоделась и, прихватив с собой свой маленький радиоприемник, вышла из квартиры.
* * *В областной больнице целый корпус был выделен для таких пациентов, как Динкин папа. Хараминских каматозников везли сюда со всего региона – больница была переполнена. Но совсем скоро должна была появиться новая клиника в Загородном районе. Динка случайно узнала. Она много раз проезжала мимо Загородного, видела стройку, но не знала, что это будет. А как-то услышала разговор двух женщин в маршрутке, мол, строят новую больницу.
Вообще,
