Боль накатывала волнами, отвлекая, заставляя забыть обо всем, кроме главного — ему нужно добиться правды любой ценой. Взбешенный, Пестель готов был схватить девушку за плечи и трясти, трясти до тех пор, пока она не скажет ему все, что утаила до этой минуты.
— Павел, успокойся! — Сергей схватил его за плечо и одним резким сильным движением развернул к себе. — Что с тобой творится?!
— Пусть она просто ответит, — упрямо повторил Пестель, прожигая Сергея горящим взглядом. Узнать правду, узнать, что Виктория здесь ни при чем, вдруг оказалось для него жизненно важным.
Ему будет достаточно всего пары слов. Он готов поверить в то, что Рылеев не ошибся и не подвел их всех. Он хочет поверить в это, только пусть она скажет сама.
— Выйди, — сухо приказал Сергей. — Выйди и успокойся.
Весь пыл и вся ярость слетели с Пестеля в один миг, словно на него вылили ушат воды. Муравьев-Апостол стоял перед ним, готовый среагировать на любое движение. Его глаза сверкали льдом. Пестель сжал ладонь в кулак и снова разжал пальцы. Вздохнул глубоко и медленно, выравнивая дыхание. Сердце билось где-то в горле. Он уже и сам не понимал, отчего вдруг кинулся на девушку, перепугав ее до смерти. Фанатик, вспомнил он ее слова. Одно это слово — хлесткое, безжалостно правдивое. Оно эхом отдалось где-то в подсознании.
Пестель круто развернулся на каблуках и вышел из комнаты. На лестничной клетке он остановился и, оперевшись на перила, опустил голову вниз. Глубокий вдох. Выдох. Сейчас боль пройдет.
Он слышал приглушенные голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Говорил Сергей. Очевидно, Виктория всерьез решила играть в молчанку. Помедлив еще минуту, чтобы убедиться в том, что приступ не начнется, Пестель вернулся в квартиру и плотно прижал за собой дверь.
Виктория стояла у окна спиной к нему; Муравьев-Апостол в растерянности сжимал в руках свернутый вдвое лист бумаги. При звуке шагов он поднял голову. Во взгляде его карих глаз — молчаливый упрек и сожаление. Оглянувшись на девушку, Сергей положил записку на комод и подошел к Пестелю почти вплотную.
— Она решила остаться на ночь здесь, хотя я предлагал ей свободную квартиру по соседству, — вполголоса и очень сухо сказал он. — Проследи за тем, чтобы ей ничего не угрожало. И, прошу тебя, Павел, без эмоций.
— Уже уходишь? — бесстрастно уточнил Пестель, наблюдая за тем, как Сергей натягивает перчатки. — А как же тот разговор, с которым ты пришел ко мне? Ты же так и не рассказал мне то, что собирался.
— Я расскажу тебе обо всем завтра, — коротко бросил Муравьёв-Апостол. — А сейчас я зайду к Кондратию, сообщу, что с Викторией все в порядке.
Пестель устало кивнул. Он был рад тому, что Сергей уходит. Он так и не узнал ничего из того, что собирался узнать в этот вечер, но сил решать оставшиеся вопросы уже не было. Сейчас он ляжет спать. Со всем можно разобраться после.
Сергей остановился в дверях и снова обернулся на товарища.
— Павел? — позвал он и, дождавшись, когда тот поднимет в ответ голову, напомнил: — Без эмоций. И без того проблем хватает.
***
Пестель церкви не любил. И даже не по той причине, что с детства воспитывался в лютеранской вере, а из-за самой атмосферы русского храма. Эта глубокая тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги да редкие вздохи, эти строгие лики, глядящие на тебя так, словно знают обо всех твоих грехах, этот запах ладана — все здесь напоминало Пестелю о том, что мысли, ежедневно наполняющие его сознание, неправильны, грешны, разрушительны. Поэтому утром, найдя записку Виктории, он решил идти сразу к Рылееву, чтобы убедиться в том, что с его родственницей все в полном порядке, и объясниться за случившееся.
Зачем идти в церковь в понедельник утром, Пестель не понимал. Как и то, почему он не проснулся, услышав, как она уходит. Почему она не сказала ему ни слова, оставив лишь сухую записку, он как раз понимал отчетливо — после вчерашнего девушка вряд ли захочет здороваться с ним при встрече, не то что разговаривать. Вспомнив об этом, Пестель со злости порвал записку и, бросив обрывки в жестяную плошку, поджег. Он думал, что наконец научился держать себя в руках, но снова сорвался на эмоции. Это было неприятно и тревожило его по-настоящему.
Весь путь до дома Рылеева Пестель думал о Виктории. Ему, конечно же, не стоило вчера на нее кричать. Сергей прав — в конце концов, она всего лишь женщина. Да, она отличается от других женщин, с которыми раньше общался Пестель, но она все равно ею оставалась — неспособной за себя постоять, слабой перед мужчиной. Извиняться Пестель вовсе не собирался. Говорить с ней тоже. Убедиться, что с ней все в порядке — вот что побудило его сделать крюк и зайти в синий дом на набережной Мойки.
Пестель открыл тяжелую входную дверь и, поднявшись по лестнице, остановился у квартиры Рылеева. Он не знал, что именно рассказал Кондратию заходивший вчера Сергей, и поэтому никак не мог решиться постучать и войти. Простояв так несколько секунд и разозлившись на себя, Пестель поднял руку и решительно постучал. Дверь открылась сама.
Предчувствие беды захватило Пестеля с головой, и, не думая ни секунды, он распахнул дверь настежь и вошёл. Он знал, что поступает неправильно. В квартиру к Рылееву могла заявиться полиция — с арестом или нет, но появляться в ее присутствии было бы верхом неразумности. Самым правильным было бы уйти и подождать снаружи, но Пестель ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что Наталья Михайловна вынуждена в бессильном одиночестве наблюдать за тем, как арестовывают ее мужа, не позволяла Пестелю оставаться в стороне.
Он минул быстрым шагом коридор и остановился на пороге гостиной. Его взгляд, напряженный до предела, сразу же выхватил фигуру Рылеева — в домашнем халате поверх сорочки, взъерошенный, заспанный, он говорил с человеком в темном плаще. Спустя секунду Кондратий тоже увидел товарища, и по его взгляду Пестель сразу понял, что ему сейчас лучше не вмешиваться. Продолжая наблюдать за ним, он отступил назад, шагнув за открытую дверь и таким образом скрывшись от посторонних глаз.
Рылеев ответил незнакомцу что-то короткое и, судя по всему, резкое и вышел из комнаты. Остановившись у вешалки и делая вид, что ищет что-то в карманах, сказал едва слышно:
— Ничего не спрашивай у меня и не говори. Если вдруг тебя
